Стезя - [38]

«Погодь за дверью, – занято. Нельзя!»

Ну, повидал Америку, Европу,

Ну, по морям тропическим протопал,

Но не взрастил телка и порося,

Не сдал – где взять? – ни литра и ни грамма,

В счет этой продовольственной программы,

Для тружеников фабрик молока.

У Кольки Чекунова все при деле:

Сейчас придет с вечерней дойки Неля

И ребятишки-школьники – вот-вот.

А я в гостях сижу залетной птицей,

Ну, сочиню печальную страницу...

Да нет, шалишь, совсем наоборот!

Стезя – стезей... А радоваться надо:

Вот лунным светом залита ограда

И теплый свет искрится у окон.

Мы были с Колькой други высшей марки.

И вот впервые пьем по честной чарке.

«Ну доставай там свой «Наполеон»!»

1990

Журавли

Ах, грустно! Ах, улетели журавли, барин!

И. А. Бунин

Журавли улетели... Ах, барин, они улетели!

Ах, Иван Алексеич... Какая пора на дворе?

То ль покойники с косами встали и вновь околели,

То ли белые с красными рубятся в кровь на заре?

И заря умерла... Только Маркса усмешка густая –

Над планетой, над Русью, как банный, как фиговый лист.

Журавли улетели. Небесная чаша пустая.

Самолеты не в счет, ненавижу их дьявольский свист.

Бабье лето еще... Паутина летит из Парижа –

Невесома, как всюду, плывет с Елисейских полей:

Поэтический трон иль живая деталь для престижа?

Это подан мне знак: проводили и там журавлей!

Так бывало и раньше. Но так вот угрюмо и люто

Не болела душа, не мрачнели стога на лугу.

Силы зла торжествуют. Вселенская тешится смута.

Журавли... Слышишь, барин?.. Я плачу, прости, не могу...

1990

Маленков

Среди вождишек и божков,

На спешной их перехоронке,

Он предсовмина Маленков,

Как бы в особицу, в сторонке.

Пальто осадистой длины,

Фигура крупная, литая.

Проходит – парусом штаны

Летят, брусчатку подметая.

Он в годы сумеречных слез

И всеколхозного терпенья

Скостил налоги и всерьез

Сулил другие послабленья.

Он дал Лаврентию пинка,

Но не прижился на престоле,

Успев уважить мужика,

Он как бы сгинул в чистом поле.

Вот говорят: свой век дожил

Он под простой, негромкой крышей,

Он был Георгием, он – был!..

А кто же эти – Боря с Мишей?

1991

Старый сюжет

1

Как же так? После всех лишений

Тех, что выстрадала страна,

Лучше рыночных отношений

Не придумали ни хрена.

По российским, по русским весям,

От столиц и – во все концы,

В расторгашеском интересе

Рыщут нынешние дельцы.

Перестройка. Иные мерки.

Как и все, я свой крест влачу,

Но ни в менеджеры, ни в клерки,

Даже в фермеры – не хочу.

«Свежих ветров», «мышлений новых»

Столько ж было... Тщета одна.

Вот и вырублен сад вишневый,

То-то празднует Сатана.

2

Сколько пафоса, сколько крика,

Телеящик включи на миг:

Тот себе на уме, тот ликом

3асекреченный боевик.

Охмурили, околдовали,

Развалили страну, галдя,

А доверчивый люд загнали,

Ускоряясь, в «очередя».

Я-то, ладно, – не много жаждал,

Оттого и душа жива.

Жаль мне, жаль дорогих сограждан

Тех, что клюнули на слова.

Нет продыха от телебредней:

Что угоили со страной!

О, молчи, Михаил Последний,

Шельма, меченый Сатаной.

1991

Тот же снег...

Тот же снег... И те же версты:

Пешедралом – два броска.

Сквозь морозный морок – звезды,

Безразмерная тоска.

То ль луны мелькает плошка,

Т о ль гнилушки камелек,

Т о ль морозною морошкой,

Поздней баньки огонек?

Бесенят ли буйных свиту

Баламутит старый бес?

То ль челом Хрущев Никита

Просиял и вновь исчез?

А когда-то, ах, когда-то

Шел домой и ликовал.

Этот снег голубоватый

Так божественно сверкал!

А теперь бредешь угрюмо

По родимой-то земле.

С перестроечною думой,

Тяжкой думой на челе.

Кто там все же страх наводит?

Кто вгоняет в дрожь и пот?

Кто в метельных джунглях бродит?

Уж не местный ли Пол Пот?

1991

В небе холодном

Вспыхнув во тьме, прочертила параболу спичка,

Кто-то нетвердо прошел на скрипучем протезе.

Гукнув на станции, в ночь унеслась электричка.

Рад одному, что хоть в душу никто не полезет.

В печке прилежно пылает дровишек беремя,

Ветка сирени скребется в морозную раму.

Время тревожное, горькое, подлое время.

Мама б жила, я пошел бы проведовать маму.

Яблок купил бы в коммерческом что ль магазине,

(Пухнут там цены на тухлых дрожжах перестройки).

Мы б посидели на кухоньке теплой у Зины,

Выпили б малость малиновой сладкой настойки.

Вспомнили б травы, как лучшую сказку о лете,

Наши покосы и яблоки нашего сада. Лучшие дни!..

Но опять биороботы эти Мутят Россию.

Но маме об этом не надо.

Пусть она спит возле бати за рямом зеленым,

Пусть им приснится как ветер осоку колышет,

Как возле дома, поднявшись, красуются клены,

Нашего дома, с покатою шиферной крышей.

В небе холодном Большая Медведица бродит,

Иль Сатана насылает большие морозы?

Печь остывает. И пятый десяток доходит,

Как я живу. А в душе еще детские грезы.

Вынесу птицам я крошки от трапезы скудной,

Клюй, мой снегирь, и будите зарю, свиристели!

Трудно вам, милые, нынче и людям паскудно...

Правды хотели? Да все ли до правды созрели?

Мозг затуманен не столько смурной бормотухой,

Сколько трущобною лжедемократской баландой.

Недруги действуют, рушат фундаменты духа,

Скроенной тонко в чужом ателье пропагандой.

Глянешь окрест и душа замирает от боли:

Кто-то жирует, а кто-то латает заплаты.

Милый снегирь, полетели хоть в Арктику, что ли,

Может быть, там не дотянутся к нам «демократы».

1992

Пигмеи

Орут. Орать они умеют.

Послушать – яд и белена: