Стертый мальчик - [68]

Шрифт
Интервал

– Вы и правда исхудали, – проговорила доктор Джулия, поворачиваясь ко мне на скрипучем табурете.

– Я ем, как и раньше, – соврал я, – просто больше бегаю.

Деревья скользят мимо, фонари один за другим манят своими крошечными пятачками света, озеро сверкает под белой луной, вдалеке свистит ветер – все это правда. Я непрерывно бегал с тех пор, как родители сказали, что следует задуматься о терапии. То, что я соврал по поводу еды, было бессмысленно, хотя мне все равно следовало объяснить причину моего резкого похудения, тем более что одежда теперь висит, а свитер касается только плеч, ключицы и длинных исхудавших рук. Я не ел, и всем присутствующим это было очевидно – так невооруженным глазом видны рефлексы, когда молоток бьет по колену, хотя доктор Джулия, как правило, не пользовалась формальными методами обследования, а переходила сразу к проблеме.

– Я очень волнуюсь, старая одежда теперь ему велика, – продолжала мама.

Зачастую маленькой победой для меня становилось осознание того, что я освободился от власти еще одних пут прошлого. Я сам контролировал, как быстро худею, и мне нравилось не только что прошлое уходит из моего тела (жир походил на древесные кольца, только уменьшался и исчезал), но и что люди растерянно на меня глядят, не узнавая с первого раза, удивленно всматриваясь в мое лицо. Я стал другим мальчиком.

– Мне кажется, он специально себя истязает, – сказала мама, повернувшись ко мне.

Ее высокие каблуки постукивали по полу. Я вспомнил плеть, опускавшуюся на искалеченное, окровавленное тело Иисуса. Нет, то, что я делал, нельзя назвать истязанием. Это был самоконтроль. Когда доктор Джулия поможет мне повысить уровень тестостерона, я обрету еще больший самоконтроль.

– Милый, мне кажется, ты истязаешь себя.

– У меня есть свое мнение по поводу того, что происходит, Гаррард.

Доктор Джулия произнесла мое имя так, словно то была очень хрупкая вещица в крепкой хватке ее медлительной деревенской речи. Именно так деликатно и стоило обращаться с моим именем. Оно было частью семейной истории; имя с гордостью передавалось от мужчины к мужчине, от прапрадеда к прадеду, а потом к деду и, наконец, ко мне. И мама, и доктор Джулия, и я понимали, что если я провалю тест на мужественность, то никогда уже не добавлю еще одного тезку в нашу семейную ветвь. Вместо этого с моим именем всегда будет ассоциироваться окончательный распад семьи, огромная дыра под ним в семейном древе.

– Ты слышишь? – спросила доктор Джулия. – Мы думаем, что мне с тобой стоит поговорить наедине.

Мама прошуршала прочь из комнаты. Дверь закрылась. Отражавшийся от плитки свет походил на сияющие небесные тела.

– Ну вот, – сказала доктор Джулия.

Ее голос прозвучал неожиданно громко в опустевшей комнате. Все это для нее тоже было внове. В Арканзасе в большинстве городов не принято разговаривать о сексуальной ориентации, даже, как я подозревал, – нет, в особенности – в медицинских учреждениях. Мысль о том, что грех имеет биологическое начало, шокировала бы бо́льшую часть моей общины, хотя во многих церквях об этом уже догадывались – и начали раскладывать в фойе брошюры «Любви в действии». Брошюры эти никто не читал: многие проходили мимо пластиковых стоек и не удосуживались даже бросить взгляд.

Я поднял голову и увидел, что доктор Джулия стоит совсем рядом; ее лицо выражало подлинное беспокойство.

– Послушай, – начала она, – я знаю, что такое истязать себя. Я сама так делала.

– Я ничем таким не занимаюсь, – солгал я.

– Еще как занимаешься, – продолжала она, скрестив на груди руки. – В этом нет ничего страшного, если это временно. У меня самой были проблемы с весом, пока я не сделала операцию по уменьшению объема желудка. Я страдала от переедания. Но если бы дело было только в весе, можно было бы просто за ним следить. Дело ведь не в весе, правда?

Мне не хотелось отвечать на ее риторический вопрос, поэтому я промолчал.

– Нет, дело в сексуальной ориентации. Твоя мама волнуется, что это отразится на твоем будущем. Ты уже сейчас чахнешь на глазах. Представь, что с тобой будет, когда о твоей ориентации станет известно. Мне теперь важно понять: ты хочешь измениться? Я знаю множество людей, которые приняли себя такими, какие они есть, и зажили счастливой жизнью. Это трудно, но они справились. Да, о них сплетничают, у них шепчутся за спиной, их не берут на работу из-за личной неприязни, но они справляются. Ты хочешь так жить?

– Я хочу измениться, – сказал я. – Я устал от того, что чувствую.

– Есть еще один путь, – сказала доктор. – Можно переехать, например, в большой город.

– Я не хочу убегать. Я люблю свою семью.

Я чувствовал себя глупо, произнося эти слова. Они прозвучали как-то инфантильно, по-детски. Но я ничего не мог поделать, ведь это было правдой.

– Послушай, – сказала доктор Джулия, повернувшись к двери на скрипучем табурете, – я возьму у тебя кровь, чтобы проверить уровень тестостерона и количество лейкоцитов. Не думаю, что будут какие-то отклонения, но этого хочет твоя мама. Она хочет быть уверена, что сделала все что могла.

Доктор немного помолчала, пока я переваривал ее слова. Этим она хотела сказать:


Еще от автора Гаррард Конли
Мальчик, которого стерли

Эта автобиография, в которой рассказано, как по настоянию родителей автор попал в христианскую организацию «Любовь в действии», где обещали «вылечить» его гомосексуальность. Здесь больше семейной истории, чем рассказов о терапии (и она значительно интереснее, потому что это только и можно противопоставить той терапии — множество подробностей, усложняющих картину). Здесь нет ни одного самоубийства, и вообще с внешними драматическими ситуациями даже недобор: сидят ребята кружком и занимаются терапией, и практически все.


Рекомендуем почитать
В Каракасе наступит ночь

На улицах Каракаса, в Венесуэле, царит все больший хаос. На площадях «самого опасного города мира» гремят протесты, слезоточивый газ распыляют у правительственных зданий, а цены на товары первой необходимости безбожно растут. Некогда успешный по местным меркам сотрудник издательства Аделаида Фалькон теряет в этой анархии близких, а ее квартиру занимают мародеры, маскирующиеся под революционеров. Аделаида знает, что и ее жизнь в опасности. «В Каракасе наступит ночь» – леденящее душу напоминание о том, как быстро мир, который мы знаем, может рухнуть.


Годы бедствий

Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.


Будни

Небольшая история о буднях и приятных моментах.Всего лишь зарисовка, навеянная сегодняшним днём и вообще всей этой неделей. Без претензии на высокую художественную ценность и сакральный смысл, лишь совокупность ощущений и мыслей, которыми за последние дни со мной поделились.


В глубине души

Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.


Полет кроншнепов

Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.


MW-10-11

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.