Стертый мальчик - [32]

Шрифт
Интервал

Неудивительно, что моей шестнадцатилетней маме запрещалось навещать тетю Эллен, и она на протяжении многих лет не видела эту женщину, которая больше походила на привидение. На четвертом-пятом свидании отец с матерью ехали по шоссе недалеко от дома тети Эллен. Мама положила голову ему на плечо, и вдруг ее охватила паника, поднимавшаяся из глубины живота. «Не может быть, – подумала она, – неужели он едет к дому тети Эллен?»

«Тут неподалеку любопытный дом с привидениями, ты должна его увидеть», – сказал отец.

«Даже не знаю, – серьезно ответила мама. – Не уверена, что хочу».

По обочинам тянулись хлопковые плантации; их ряды мелькали в полумраке; небо оседало, как керамическая крышка одной из бабушкиных кастрюлек. Меньше чем через год, когда отец женится на матери, он унаследует эти поля, о чем он сам еще не знает. Дед отступит от семейного бизнеса и передаст ему управление фабрикой братьев Коудилл. Мягкая хлопковая кровать поможет ему выбраться из детства, которое он провел, будучи механиком у своего жестокого отца-алкоголика, и обрести новую жизнь и хорошую работу под стать его умелым рукам. Девятнадцать лет отец был никем, а теперь станет важным человеком. Чувство собственной значимости он удержит, сменив три профессии: двадцать пять лет будет возглавлять хлопковую фабрику, пока не уступит конкуренту; на шесть лет станет одним из самых популярных дилеров «Форда» в трех штатах; и, наконец, поддастся последнему зову, зову к священству, жажде стать пастором. Он не сможет проигнорировать это желание, даже когда Господь усложнит его путь, подарив сына-гомосексуала. Даже тогда он не откажется от своего выбора.

«Будет весело, – сказал отец, обняв маму покрепче. – Я защищу тебя».

«Нет, – ответила она. – Мне нужно домой, прямо сейчас».

Именно в ту минуту появилась белая простынь; она лениво воспарила перед лобовым стеклом «Мустанга», завесив его непрозрачным, морщинистым туманом. Туман этот сиял белым светом, ослепляя их: то был свет фар, отраженный от простыни.

«Мы будто плыли в облаке, – вспоминала потом мама. – Нам было одновременно и страшно, и нестрашно».

Отец старался управлять машиной осторожно; он отпустил мамины плечи и вцепился в руль двумя руками. Он не помнил, когда следующий поворот. Только после того как слепящая простынь исчезла, родители встревожились.

Отец резко вжал тормоза в пол.

«Что это было?» – спросила мама.

Простынь исчезла.

Они вылезли из машины. Вокруг – никаких признаков белизны; лишь ритмичное щебетание цикад и случайное мерцание светлячков. Лишь мама, застрявшая каблуками в грязной канаве и не способная понять причину пригрезившегося ей видения.

«Что это было

В тот вечер они так и не добрались до тети Эллен. О своей сумасшедшей тетке мама рассказала отцу спустя несколько лет после замужества. К тому времени белая простынь приобрела новое зловещее значение. Лежа в кровати в мемфисской баптистской мемориальной больнице, мама слушала доктора, который объяснял ей, что она потеряла ребенка. Все, что она могла сделать в эту минуту, – схватить простыни, смять их, поднять вверх, чтобы не позволить кровати выскользнуть из-под нее. Мама тут же вспомнила о белой простыни и расценила ее как злое предзнаменование, знак того, что случится нечто ужасное.

Спустя время, уже после того как она решит родить меня, несмотря на предупреждения докторов о слабом сердце и о высоком риске смерти, и после того, как я появлюсь на свет и доктор омоет меня и передаст ей, она увидит в белом цвете и добрый знак – знак того, что грязь можно отмыть, что всем нам дается второй шанс. Она будет ложиться на верхнюю кровать в моей спальне, прижимать к себе простыни и прислушиваться к ровному дыханию живого сына.

И хотя тетя Эллен так и не познала тайну жизни в стенах своего дома, мои родители в ту ночь точно столкнулись с какой-то загадкой. Загадка, что тревожила их, позже начнет тревожить меня: что в конечном счете некая Божественная сила – неважно, ищешь ли ты ее, как тетя Эллен, или хочешь избежать, как мой отец, – настигнет тебя. Сила эта может оказаться хорошей, но чаще приходит к тебе в виде неизбежной кары.

«Не просите Господа о знаке, – проповедовал отец перед прихожанами, потирая почти полностью сгоревшую часть лица. – Вам он может не понравиться».


Я ждал знака от Господа, пока Дэвид притоптывал в церкви. Я тоже начал топать. Раз-два-три. Наши ноги танцевали между собой.

Молодежный пастор расположился за кафедрой.

– Как христиане, мы должны облачиться во всеоружие Божие, – сказал он.

После этих слов эйфорическое пение закончилось. Несколько последних нот, спетых прихожанами, влились в начало проповеди и переплелись со словами из Писания:

– Наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против корней диавольских.

Девушка рядом со мной застонала и заговорила языками, ее руки уперлись во что-то невидимое, словно парившее в воздухе, рот извергал непонятные слоги и завывания.

Молодежный пастор на мгновение замолчал; его глаза сверкали, он внимательно всматривался в лицо каждого прихожанина.


Еще от автора Гаррард Конли
Мальчик, которого стерли

Эта автобиография, в которой рассказано, как по настоянию родителей автор попал в христианскую организацию «Любовь в действии», где обещали «вылечить» его гомосексуальность. Здесь больше семейной истории, чем рассказов о терапии (и она значительно интереснее, потому что это только и можно противопоставить той терапии — множество подробностей, усложняющих картину). Здесь нет ни одного самоубийства, и вообще с внешними драматическими ситуациями даже недобор: сидят ребята кружком и занимаются терапией, и практически все.


Рекомендуем почитать
Тополиный пух: Послевоенная повесть

Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.


Синдром веселья Плуготаренко

Эта книга о воинах-афганцах. О тех из них, которые домой вернулись инвалидами. О непростых, порой трагических судьбах.


Чёртовы свечи

В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.


Ловля ветра, или Поиск большой любви

Книга «Ловля ветра, или Поиск большой любви» состоит из рассказов и коротких эссе. Все они о современниках, людях, которые встречаются нам каждый день — соседях, сослуживцах, попутчиках. Объединяет их то, что автор назвала «поиском большой любви» — это огромное желание быть счастливыми, любимыми, напоенными светом и радостью, как в ранней юности. Одних эти поиски уводят с пути истинного, а других к крепкой вере во Христа, приводят в храм. Но и здесь все непросто, ведь это только начало пути, но очевидно, что именно эта тернистая дорога как раз и ведет к искомой каждым большой любви. О трудностях на этом пути, о том, что мешает обрести радость — верный залог правильного развития христианина, его возрастания в вере — эта книга.


Годы бедствий

Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.


Полет кроншнепов

Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.