Степан Разин и его время - [6]

Крестьян особо волновал вопрос о сроках их сыска в случае побега от феодала. Розыск и возврат беглых с 5 лет в 1613 году вырос до 15 в 1647 году. Прошел слух и о полной отмене «урочных лет», что не могло не взбудоражить огромную массу крестьянского населения.

Нижегородский сын боярский Прохор Колбецкий, находясь в столице, писал своему отцу, что «на Москве смятение стало великое» и что «боярам быть побитым…». Толпы челобитчиков осаждали приказы. У каждого, кто пришел в Кремль, были свои обиды, свой повод для недовольства. Из Москвы люди возвращались, не найдя правды, неудовлетворенные. И снова начиналось тяжкое, с горем пополам житье-бытье.

Поистине бедственным было положение крестьянства — основного трудового класса тогдашней России. Задавленное нуждой, замученное подневольным трудом, кормившее множество ненасытных ртов, оно само нередко голодало. Конец сороковых годов XVII века выдался неурожайный. Не поднялся хлеб, от засухи зачахли травы. Начался падеж скота. Правительство официально заявляло, что «уездные и сошные люди от хлебной скудости стали бедны и с промыслов отбыли».

Пятнадцать — двадцать закопченных, по-черному отапливаемых изб, где под одной крышей с тощей коровенкой, жалобно мычащей в клети, ютится многодетная семья, — такова типичная картина бедной деревни того времени. «Двор крыт светом да обнесен ветром», — с горечью говорили о своем убогом жилье крестьяне. Летом три-четыре дня в неделю отнимает работа на барщине, которой обычно заняты все — от мала до велика. Зимой крестьяне в санях везут помещику в город оброк «на пропитание», хотя многим из них, чтоб не помереть с голоду, самим впору просить милостыню у добрых людей.

Изнемогала под тяжестью феодального гнета городская беднота — мелкие ремесленники, торговцы, поденные работники. Роптали на свою рабскую долю холопы — люди, попавшие в полную зависимость от господ и лишенные всяких прав. Трудно приходилось военному люду, независимо от того, были ли это стрельцы и казаки, составлявшие старое российское войско, или солдаты новых, сформированных по европейскому образцу полков («нового строя»). Те и другие весьма скупо вознаграждались за свою нелегкую службу. И без того невысокое денежное и хлебное жалованье выплачивалось им в неполном объеме и с частыми перебоями. Они терпели рукоприкладство и произвол высших чинов. Последние расхищали деньги и продовольствие, предназначенные рядовому составу, принуждали своих подчиненных работать на себя, «наряжали службами маломочных людей» и за взятки освобождали от караулов тех, кто побогаче.

Нараставшие исподволь глухое недовольство и брожение масс прорвались грозным возмущением 1 июня 1648 года в Москве. Негодование народа вылилось в разгром боярских усадеб. Уничтожались обнаруженные там крепостные документы, учинена была расправа над давними недругами — Н. Чистым, Л. Плещеевым, П. Траханиотовым. После июньских событий закатилась и звезда главного царского советника Б. И. Морозова. «Тишайшему» пришлось самолично предстать перед разгневанной и ненавистной ему «чернью» и со слезами на глазах умолять пощадить его дядьку (воспитателя). Алексей Михайлович публично обещал, что Морозов будет выслан из столицы «и впредь де … до смерти на Москве не бывать и не владеть и на городах у государевых дел ни в каких приказах не бывать». «…И на том, — свидетельствует летописец, — государь царь к Спасову образу прикладывался, и миром и всею землею положили на его государскую волю», т. е. оставили этот вопрос на царево усмотрение. В результате избежавший благодаря монаршьему заступничеству смертной казни временщик отправился в ссылку в Кириллов монастырь, увозя тревожные воспоминания о том, как восставшие хозяйничали в его боярских хоромах, как срывали драгоценности с его жены, не посмотрев, что она царицына сестра, выбрасывали их на улицу и топтали, приговаривая: «То наша кровь!»

Казалось бы, продолжавшийся в течение трех-четырех дней «Соляной бунт» — всего лишь скоротечная вспышка народного гнева, не имевшая особых последствий. Но это только на первый взгляд. Пожар московского восстания высветил все глубокие язвы Российского государства, коренные противоречия его социального организма. Вслед за Москвой вспыхнули гили (восстания. — Авт.) во многих городах на юге, в Поморье и Сибири. Волнение охватило не только широкие слои посада, но и уездных крестьян, казачество, воинский контингент. В ряде случаев к народному движению примыкали дворяне: как и в годы крестьянской войны начала XVII века, они пытались опереться на недовольство низов в своей затяжной борьбе с феодальной аристократией.

События середины века были красноречивым проявлением непокорства угнетенных масс. Волнения в стране еще долго не улегались. Не затихали слухи о том, что «мир весь качается», «еще-де у нас замятие (волнению. — Авт.) быть и кровопролитию великому».

Грозное предупреждение народа заставило правящий класс незамедлительно на него прореагировать и спешно перегруппировать свои силы. Верхи феодального общества предприняли двоякие меры: с одной стороны, пошли на некоторые уступки недовольным существующим порядком вещей дворянам и посадской элите, с другой — усилили крепостнический зажим основной массы подданных Российского государства.