— Пока что мы еще ничего не делим. Пока что надо спасать пшеницу…
От соседнего палисадника шел Матус.
— Ну как? Есть новости? — спросил он, подходя к Эльке.
— Какие новости! — неохотно ответила Элька. — Вы мне лучше скажите, что у вас на складе. Бензин заготовили?
— Так ведь трактор сгорел!
— Вы этим не отговаривайтесь. Бензин должен быть. Трактор мы достанем.
— Бензин-то будет, а вот трактор будет ли… И как это случилось? Я просто места себе не нахожу… Столько добра сгорело…
— Сгорит, раз подожгли, — бросила Элька.
— Подожгли? Что ты говоришь? Кто?
— О, кабы знали, кто! — сочувственно усмехнулся Юдл Пискун. — Живым бы, я думаю, он не ушел… А что, есть след или как? Убить его мало, злодея.
— Я бы его не убил, — мрачно проговорил Триандалис. — Я бы ему руки отрубил, вот так, — показал он, — и пустил бы: «Иди!»
— Ну-ну! — Элька поднялась с земли. — Поговорили, хватит! Пошли, товарищи, пора браться за дело. Ничего, мы и трактор получим, а пока что надо запрягать лошадей, пшеница не ждет.
На середине улицы ее догнал Юдл Пискун.
— Товарищ уполномоченная, — он подобострастно изогнулся, заглядывая ей в лицо, — я насчет коллектива… Что-то вы меня обходите… Сами же были у меня, видели, как я живу… С Матусом я уже говорил… Запишите меня. Я же всей душой…
Элька в раздумье закусила нижнюю губу. Пожалуй, не стоит ему отказывать. Хонця тут, видно, перегибает. А может, тогда и Шия Кукуй… Она вопросительно посмотрела на Хому Траскуна, на Онуфрия Омельченко и поняла, что они согласны.
— Ну что ж… Какой-нибудь инвентарь у вас есть?
— Есть жатка, сейчас она будет тут, я уже за ней бегу. Только вот кобыла у меня никудышная, того и гляди, ноги протянет, ну что ты будешь делать… А жатку я сейчас, в одну минуту…
— Давайте, давайте! — торопливо кивнула ему Элька. Все-таки он был ей противен. — А насчет вашей лошади, насчет лошади… ну что ж, надо лечить.
Когда Элька с горсткой колхозников вошли во двор комнезама, кукуевского коня там уже не было.
Мимо комнезама, понукая лошадей, проехал на лобогрейке Шефтл Кобылец. Он сидел развалясь, ворот рубахи расстегнут, свалявшийся чуб до бровей. На заднем сиденье, съежившись в комок, тряслась его мать.
Среди дня вернулся из райцентра Хонця. О пожаре в Ковалевске он уже знал, услыхал в Веселом Куте.
«Надо же быть такому несчастью! — Хонця до боли скреб свой колючий подбородок. — Надо же! А я брякнул, что трактор уже есть… Тьфу, пропади оно пропадом!..»
Во дворе комнезама он застал одну Эльку. Она возилась с пискуновской жаткой. Колхозники уже были в поле.
— Ну что там? Рассказывай! Наши новости ты уже знаешь? Ну, рассказывай скорее! — торопила Элька.
Хонця долго вытирал потное лицо.
— Нечего рассказывать, — проговорил он угрюмо. — Кругом погано, будь оно проклято…
Элька смотрела на него с испугом.
— Случилось что-нибудь?
— Ничего. Можешь пойти в райком и сказать, что Хонця обманщик. Сам себя обманул и вас тоже. Я ему сказал, Миколе, что трактор у нас уже есть… Иди знай, что в Ковалевске будет пожар! Выходит, он давал, а я не взял…
— Чего ты не взял?
— Трактор. Иващенко нам трактор хотел дать. У них как раз есть. Иди знай, что тут такая беда!
Он поминутно утирался ладонью и рукавом.
— Как же ты так сплошал? — не выдержала Элька. — Эх… Слушай, может, мне сегодня же поехать? — прибавила она, помолчав. — Подводы туда нет, не знаешь?
— В жатву?… Верхом разве…
— Нет, нет! Лошади нам в поле нужны. Ничего, я как-нибудь… А зачем тебя вызывали?
Хонця махнул рукой, повернулся и пошел. Элька догнала его, мягко положила руку на плечо.
— Ну, скажи, зачем тебя вызывали, а? Или нельзя?
— Так ты не знаешь? Я же их тут обокрал, — ответил Хонця с горечью. — Амбар я обокрал. Написали в райком письмо, будто я взял из амбара сто пудов хлеба. Сто болячек им в бок! Провокаторы паршивые! Я им покажу, я весь хлеб до зернышка взвешу! Я этого так не оставлю, я докопаюсь, какой это пес гадит, я его пополам разорву! И еще подписались: «Комнезамовцы».
— Постой, не кипятись, — успокаивала его Элька. — Я точно так же, как ты, уверена, что это провокация. Но пока мы не перевесим весь хлеб и не докажем, что недостачи нет, мы никого ни в чем не убедим. Главное — спокойствие. Поди поешь, отдохни… Иди, иди, я сама сбегаю к нашим.
Она улыбнулась, помахала рукой и быстрым шагом пошла по дороге в поле, где бурьяновцы в первый раз сообща убирали пшеницу.
22
Шелковицы на вершине бугра запылали костром. За Черным хутором разливалось пламя заката.
Элька уже миновала гуляйпольские могилки. Она торопилась. Надо до ночи добраться до Успеновки. Там она переночует у своей подруги Маруси Казаченко, с которой они вместе работали на маслобойке, а завтра утром уже будет в райцентре.
За курганом послышался стук колес.
«Хорошо бы на Гуляйполе… Может, подвезут», — с надеждой подумала Элька.
Она обернулась. Телега была уже видна. Она быстро катилась по дороге, поднимая невысокую пыль.
Элька свернула с дороги на травянистую стежку, тянувшуюся вдоль кукурузного поля. Скоро телега нагнала ее и замедлила ход. Элька узнала возчика.
— Шефтл! — радостно вскрикнула она. — Куда это ты? Воз был набит пышным, свежим, пахучим сеном.
