Стендаль. Встречи с прошлым и настоящим - [51]

«Не знаю, что испытывают другие делегаты съезда, но меня лично крайне огорчает отсутствие моего дорогого старого друга Ильи Григорьевича Эренбурга», – сказал М. А. Шолохов. – «Посмотришь, посмотришь вокруг – нет Ильи Григорьевича, и вроде чего-то тебе не хватает, становится как-то не по себе, сосет под ложечкой, и явная грусть черной тенью ложится на мое в общем-то безоблачное настроение… Где Эренбург? Оказывается, он накануне съезда отбыл к берегам италийским. Нехорошо как-то получилось у моего друга. […]. У мастеров любого цеха есть свое не только цеховое, но и человеческое достоинство и, если хотите, – гордость за свое ремесло. И не надо бы Илье Григорьевичу обижать всех нас. […]. Плохо и то во всем этом, что дурной пример заразителен, и вот уже, глядя на этакую самостоятельность и пренебрежение к нормам общественной жизни Эренбурга, некоторые великовозрастные молодые писатели начинают откалывать такие коленца, за которые впоследствии им самим будет стыдно, когда по-настоящему повзрослеют»[366].

За неделю – несколько дней до этого итальянская печать сообщала об участии Эренбурга в стендалевском конгрессе и о его приезде в Рим для вручения Ленинской премии мира скульптору Манцу. Высказывания М. А. Шолохова вызывали, мягко говоря, недоумение.

Журналист долго донимал Илью Григорьевича вопросами о том, как он относится к выступлению Шолохова и т. д. Эренбург отвечал очень сухо и сдержанно. Под конец ему надоело, и он весьма резко спросил журналиста: «Скажите, что вы читали из моих произведений?» Тот оторопел от неожиданности и не сразу нашелся, что ответить. Наконец он вспомнил самое нашумевшее: «Оттепель». Тогда Илья Григорьевич с сарказмом сказал: «Признайтесь, вы ведь не интересуетесь мною как писателем, а хотите по мне измерить температуру в Союзе советских писателей». На этом интервью закончилось.

В Риме я видела Эренбурга в последний раз. Через неполных три месяца его не стало. После кончины Ильи Григорьевича я получила несколько писем от участников пармского конгресса. Директор журнала «Nuove Lettere Emiliane» Джанино Дегани писал мне: «Известие о смерти Эренбурга вернуло меня к стендалевским дням в Парме, к моей встрече с великим писателем […]. Эренбург был для меня первым советским писателем, которого я узнал в годы фашистского господства, во время моего марксистского формирования. «Любовь Жанны Ней» была той книгой, которую я с волнением читал и перечитывал, и в знак благодарности я поместил мысль Эренбурга в качестве эпиграфа к автобиографическому отрывку о моей партизанской жизни».

Джанино Дегани сообщил далее, что он заснял в Парме фильм, который не полностью получился, но в котором появляется Эренбург. Джанино Дегани любезно предложил прислать копию этого фильма, кроме того, фотографию, на которой он заснят вместе с Эренбургом и корреспондентом «Унита».

Я видела Илью Григорьевича в разные моменты, в плохие и хорошие дни, в Москве и на даче, в Новом Иерусалиме, дома и за рубежом. Видела его в разном настроении, но никогда не видела его равнодушным, отрешенным от мира.

Помню торжественное заседание в Доме дружбы, в Москве, в день 14 июля – национального праздника Франции. В зале было несколько сот лионцев. Заседание уже шло к концу, и все успели устать. Но вот вошел Эренбург. Словно ветер прошел по рядам. Все оживились, потянулись в его сторону. Илья Григорьевич говорил тихо, просто и недолго. О том, что он только что с самолета, что еще чувствует качку и оглушен ревом моторов, но что он не мог не прийти поздравить французов с их национальным праздником; о том, что надо сокрушить все бастилии в мире…

По тому, как его слушали, чувствовалась заинтересованность, живое понимание, искренняя и глубокая симпатия к человеку, который столько делает для сближения народов.

Может быть именно страстная активность натуры Эренбурга, его глубокого и острого ума роднила его со Стендалем, писателем, который всегда был в гуще жизни и который горячо верил в жизнь.

Стендалевские дни в Милане

Милан занимает особое место в жизни и творчестве Стендаля.

Впервые он попал в этот город в 1800 году семнадцатилетним юношей. Это было также первым знакомством Анри Бейля с Италией; и если эта страна впоследствии стала для него второй родиной, то прежде всего – благодаря Милану.

Стендаль неоднократно возвращался в этот город, который навсегда остался для него «прекраснейшим местом на земле»[367]. С Миланом связаны лучшие годы жизни писателя, его мечты о прекрасном; здесь он познал, что такое – любовь; здесь он увлекся музыкой, искусством. В Милане Стендаль познакомился с Байроном, сблизился с итальянскими романтиками и участниками национально-освободительного движения. Здесь он сформировался как писатель.

После 1828 года, когда, приехав в Милан, он был выдворен оттуда австрийскими властями, Стендаль уже не мог надеяться жить в этом городе. Тем не менее мечта о Милане не покидала его до конца жизни. В книге «Воспоминания эготиста» он писал: «[…] Я люблю этот город. Там я испытал величайшие наслаждения и величайшие страдания […]. Там я хотел бы провести свою старость и умереть»