Стендаль. Встречи с прошлым и настоящим - [21]

«Здесь опять осмотрел я с Белем – памятники, учился отличать дурной вкус Бернини от изящества Кановы и даже совершенства Торвальдсена[169]; обошел все пределы; долго стоял у двух гениев памятника Стуартам[170], и прочел значительную надпись над оным, над сочинением коей долго умудрялись латинцы… Из церкви прошли мы с Белем в Ватикан, он объяснил мне все внутреннее хозяйство Папы, показал ложи Рафаэля и виды с Ватикана, дуб Тасса[171], Альбано, Крашати[172], все, все… и в галерее снова любовались лучшими картинами. В 5-ть часов мы расстались»[173].

В записях А. И. Тургенева мы узнаем острые суждения Стендаля о католическом духовенстве и о внутренней политике Ватикана, характерную для Стендаля манеру связывать вопросы искусства с социальными и политическими проблемами, его взгляд на Бернини и Канову. Кроме того, поражает обилие впечатлений, полученных Тургеневым с помощью Стендаля за одну эту прогулку (ведь только от сокровищ собора св. Петра и музея Ватикана кружится голова…).

Через несколько дней, 14 декабря, Тургенев снова подробно описывает в дневнике увиденное во время прогулки со Стендалем по античному центру Рима: Римский Форум, античные храмы, термы Диоклетиана и Каракаллы, Амфитеатр Флавия (Колизей) и др. В связи с термами Тургенев пишет, по-видимому, пересказывая слова Стендаля: «Баня была для римлян тоже что Palais Royal[174]для парижан: там были и гулянье, и библиотека»[175]. А 23 декабря, после совместного осмотра «главной доминиканской церкви», на площади Минервы (церковь Санта-Мария сопра Минерва), он отмечает в дневнике: «Отсюда расширяла свое огненно-кровавое знамя св. Инквизиция»[176].

Стендаль и Тургенев встречались и в первых месяцах 1833 года.

19 января Стендаль письменно сообщает своему русскому другу, что на следующий день он сможет посмотреть фарфор г-на Константена[177]. «Буду счастлив, если ваш милейший спутник примет в этом участие»[178].

Кого писатель имел в виду? Весьма возможно, литератора и лингвиста Н. М. Рожалина, которого Стендаль неоднократно видел в Риме в обществе Тургенева, судя по дневниковым записям Александра Ивановича. Кстати, в те дни, в январе 1833 года, Тургенев писал Вяземскому: «Трудно найти деликатнее человека, чем этот скромный, ученый и милый Рожалин!»

13 апреля Тургенев сообщает Вяземскому о подарке, полученном от Стендаля – «прекрасный, выразительный бюст Тиверия» – и содержание записки, приложенной к подарку. Стендаль писал Тургеневу, что он велел изготовить этот слепок; когда Тургенев уедет, он сможет подарить его какой-нибудь даме, прося ее разглядывать бюст вечером, при свете лампы.

Далее Стендаль сообщал Тургеневу, что в первый погожий день они отправятся в Тиволи.

«Собираюсь после завтра, – пишет Александр Иванович Вяземскому, – лучшего товарища – cicerone найти невозможно. Но куда деваться с бюстом?»[179]

22 апреля, после поездки с Тургеневым в Тиволи, в окрестностях Рима, Стендаль прислал ему астрономический ежегодник со статьей известного ученого Араго. В приложенной записке он сообщал, что Тургенев узнает из этой статьи причину холода, внезапно нахлынувшего, когда они возвращались в Рим. «Вся статья примечательна», – писал в тот же день Тургенев Вяземскому, рассказывая ему о записке Стендаля. В том же письме он подробно описал и поездку с Бейлем в Тиволи[180].

На следующий день, 23 апреля, Александр Иванович сообщает и брату свои впечатления о Тиволи, где он «роскошничал с Белем (Стендалем) любуясь водопадами, виллами, развалинами и прекрасным солнцем и видами на Campagnia di Roma. Прелесть!»

Из этого письма узнаем еще одну интересную подробность. Тургенев пишет: «Вчера с Белем я советовался о натурализации. Он порядочно правил не знает, но полагает, что во всяком случае можно и въехать во Фр[анцию] и выехать оттуда. Я ничего не сделаю до свидания нашего в Женеве; но как ни уговаривают опять разные и сестрица[181]не продавать имения – я буду хлопотать о продаже Гурьеву».

Еще до этого, в письме от 10–12 апреля, А. И. Тургенев писал брату: «Она не знает, что мне снова запрещено ехать во Фран[цию] и что может Государю притти на мысль запретить русским и вообще жить в чужих краях»[182].

Николай Иванович Тургенев жил в Париже. Александра Ивановича мучило сознание того, что он не может поехать к брату. Вот почему он носился в это время с мыслью принять французское гражданство и поселиться в Париже. Об этом он советовался со Стендалем во время прогулки в Тиволи.

Хотя у А. И. Тургенева было в Риме много знакомых, в том числе и во французском посольстве, он не мог ни с кем об этом говорить, так как это стало бы сразу же известно русской миссии в Риме. То, что Тургенев обратился к Стендалю с этим личным вопросом, свидетельствует о его большом доверии к нему.

В эти же дни Тургенев собирался встретить Жуковского, который должен был прибыть в Чивитавеккью пароходом из Марселя.

Стендаль сообщил ему расписание дилижанса и дал ему «горацианское» письмо для Лизимака Тавернье, в ведении которого французское консульство оставалось во время отсутствия Анри Бейля. Как Тургенев сообщил Вяземскому, Бейль писал своему помощнику: «Предложите моему другу мои книги и мое вино» («Offrez à mon ami mes livres et mon vin»)