Стеклянный Джек - [136]

На старых дырявых ведрах, ведомых пилотами старой школы.

Десять в секунду – максимум, на котором жестянки могли ползти:

Подумать только – сегодня тягач мчит на пятидесяти пяти!

А скоро будем летать быстрее – вот путь мы прошли какой!

Нет, в машинах я не сомневаюсь: только как же быть с душой?

Космической скорости предел положили континуум и Господь:

Лишь дураки лезут вон из кожи, чтобы этот предел обороть.

Я забирался далеко, мой путь тоже можно измерить в «це» —

Два световых года… Повсюду я видел свет на Твоем лице.

Ты был со мной днем и ночью. Той сшибки мне не забыть вовек,

Когда нераспознанный космомусор расколол наш главный отсек

И рой осколков быстрее пуль весь корабль насквозь прошил:

Двадцать пробоин в корпусе и декомпрессия – вой баньши;

Пламя, тревога, паника; Энсон, бездыханная и без ног,—

Грамм космического льда мгновенно ей подписал некролог.

Кровь ее вытекла и клубится, кабину застлала красная мгла,

И я ощущаю дьявольский дух Гога-Магога, дыхание зла.

И я молюсь, опять и опять – словом и делом; слово – одно,

Но лучшая из молитв Тебе – работа: деяние истинно.

Латаю дыры, ровняю курс, двигатели запускаю вновь;

Не отвлекаюсь, чтобы стереть с костюма моих товарищей кровь.

В жизни не видел, чтоб корабли оживали после аварий таких:

Это было бы невозможно, если б не воля чудес Твоих.

Чем я Тебе воздал, мой Боже? До Орбитали домолотил,

Принял душ, выжрал ящик виски, шлюху нашел и ей заплатил.

Шрамами от тогдашних ожогов руки покрыты мои и спина,

Но хуже шрамов то, что внутри душа моя неизбывно черна.

Грех мой в ядерном пламени Солнца не сгорит до скончанья дней;

Всей и надежды, что затеряться в звездной безмерности Твоей.

Пятьдесят пять лет прегрешений: «Аполлон», и «Геспер», и «Пак».

Хватит ли Божьей милости, чтоб искупить мой внутренний мрак?

Рейсы, в которых я дрочил месяц подряд, не зная стыда,

Годы, когда в каждом доке меня поджидала грехов гряда.

Ночи, когда я смотрел на друзей, гневом и завистью исходя,

Ненавидел всю их любовь и в ярости, слеп, забывал Тебя.

Вычеркни, Боже, часы порока, когда на суше чернела душа —

Под сомой, в «Лунарии» в Патавейо, мысль притупляя и греша.

Хуже всего, что я сделал, Боже, – гордыни и богохульства грех.

Десять лет механиком в трюме: внутри и снаружи чернее всех.

Я видел, как строились города на Сатурне под великим кольцом,

И был очарован тем, как сияют игрушки рождественским венцом.

Отвергая темную сторону, ты растворяешься в чудесах:

Звезды сверкают – искры от сварки в черных нефтяных небесах.

Я проглядел весь иллюминатор, ища созвездия в пустоте,

Ища те звезды, к которым (я думал) мы обязаны полететь.

Гордыня, чистая гордыня! Весь космос славит лишь волю Твою.

Ты устанавливаешь пределы человеку и муравью!

Ослушание и кощунство – скорость света превозмогать!

Ты сделал ее такой, не иной, и человеку ль Тебя упрекать?

Яснее ясного твой завет: у Солнца жить – вот людей удел.

Но на орбите Сатурна вкрадчивый голос беса мне спел,

Обманный, ласковый: «Эй, Мак-Оли! Видишь звезду? Она твоя!

Ты инженер, сделай же так, чтоб к ней устремилась твоя ладья!»

Тихо, без спешки и похвальбы, голос тек в уши, как цемент,

И застывали холодные факты, собой подкрепляя аргумент:

«Пусть дело займет два поколения – должно решиться наверняка!

Господа почитай Многомерного, плюнь на Медленного Божка.

Новых Элевсинских мистерий познай стремительный хоровод!

Сверхсветовая скорость ждет тебя – так сорви этот сладкий плод!»

* * *

В корабле миллион деталей, ведущих слаженный диалог;

Библия столь же сложна, как машина, и не зря ее создал Бог.

Начало ясно: «Да будет свет». Благая Книга дает сигнал:

Бог сотворил Вселенную – и скоростью света ее сдержал.

Свет! То же самое, что и Бог: общепризнанная святыня:

Глас, что нашептывает иное, – это греховная наша гордыня.

Но мне едва ли стукнуло двадцать, я от грез вконец отупел

И кайфовал при мысли о том, что «це» – это вовсе не предел.

Та мысль лучилась во мне авророй, меня пронизывала собой:

Меня искушали уже не речью, но неименуемой новизной…

Тебе мои ведомы ум и сердце, Ты знал, как низко я паду…

Второй инженер на «Геспере», но первый, увы, в аду!

Меня озарило как молнией, ударившей ниотколе:

Надо перекрутить сингулярность внутри бергсонова поля —

И создать вторую грав-струнную оболочку с обратным спином

(Субквантовая инерция ей станет отличным трамплином).

Когда оба порога Хокинга к «це» приблизятся микротреньем,

Перекрестная гравитация пузырю придаст ускоренье!

А внутри конверта – корабль! Он тяжелой броней одет,

Замер в точке, где сил скрещенье обе силы сводит на нет.

А внутри корабля – экипаж, людские души обоих полов,

Адамы и Евы, блазнимые змеем моих премерзких грехов:

Они б долетели до звезд за недели – не за века, вернее,

Они преступили бы Божий Закон – деяния нет дурнее.

Я был молод, я был порочен, я не видел второго дна,

Потому я решил заработать, чтоб проект оплатить сполна.

Лишь недавно свершились битвы великих Торговых домов.

Lex Ulanova был в новинку: справедлив, но жесток и суров.

По-любому в бюро патентов я заявку подать не рискнул;

Проработал втайне все схемы, никому ничего не сболтнул.

О богатстве грезя, не думал человекам секрет