Статист - [15]
— Слава! Будильник звенел? Я что-то не слышала. Мне сегодня в первую смену. Такая темень за окнами…
— Звенел. Шесть утра. Что тебе снилось Катя?
— Ты будешь смеяться… наша свадьба. К чему бы это?
— Расскажи.
— Ты что забыл?
— Нет… Прости…
Катя убегает в ванную комнату. На скорую руку красится. Пьет кофе…
— Катя молоко не забудь поставить в холодильник.
— Не забуду. Тебе помочь?
— Я сам.
— Дочку разбуди в школу. Соня пусть шарф теплый наденет и рукавицы. Я ушла. До вечера. Пока.
— Пока.
Темнота за окнами. Стук каблучков на лестнице. Трель трамвайного звонка. Утро.
Свирин садится в коляску. Пара оборотов колес и он у окна.
— И зачем меня тогда окликнул сержант? Знал, что нельзя идти дальше? Эта кочка, будь она трижды неладна. Споткнулся… искры… боль… темнота…
— Боги! Я понимаю, что вы не вернете мне ногу… Не вернете?
Тогда заберите мою память. За — бе — ри — те память! Прошу вас Боги!
— Или вас нет? Заснули? А может, оглохли?
Темнота за окнами. Свирин включил настольную лампу, взял скрипку: Антонио Вивальди: «Осень. La caccia allegro». Стал, играя нашептывать:
— Невыполнимая просьба, — сущий пустяк, нет мне покоя, — нервы-растяжки в натяг.
Любимая рядом, — в памяти крики ребят, Осенняя мгла и лес, где танки горят. Не претендую на многое, — малость прошу. Ни о чем не жалею, — бывает, грешу. Не безвольный, не слезами камень крушу. Мне подаянья не надо, сам я решу, Многоточье, иль точку поставить. Решу…
В бессонную темень, что есть силы, кричу: «Невыполнимо?» Молчанье, осень, живу…
Много, очень много, успеть я хочу…
В детской комнате послышались шорохи.
— Соня, вставай.
— Папа можно я еще немножко посплю?
— Можно, можно, девочка моя,… только чуть — чуть. Спустя несколько секунд скомандовал:
— Рота подъем! — И бережно сжал теплое, зевающее существо в объятьях.
— София, София… ты настоящая соня… Соня, ты знаешь, а я тебе завидую немного, слегка…
— Почему ты мне завидуешь папочка? — держа его за плечи, спросила кокетливо дочь.
— Завидую потому, что ты умеешь прыгать через лужи.
Через день, Кирилл стоял у квартиры Свирина и звонил в металлическую дверь.
— Здравствуйте, Кирилл! Проходите. Вы почти не изменились,… как на фото, только виски седые и взгляд стал другим, — сказала Катя, впуская Позднякова в квартиру.
— Каким стал взгляд? — спросил Кир, целуя руку женщине.
— Более спокойным, я бы сказала, — взяла гостя под локоть Катерина и попросила: — Кирилл, Вы только не удивляйтесь, не пугайтесь…
— Что со Славкой? Болен?
— Кто там? Кто звонил? — раздался знакомый голос из глубины комнаты.
— Слава, это Кирилл.
Кир вошел в комнату и… остановился на пороге.
Свирин сидел в кресле. На голове тюбетейка. На лице темные очки.
— Здравствуй братишка, — несколько опешив, сказал Кирилл.
— Привет, привет старичок, — заходи. Как я тебе? Квазимодо, да?
Кирилл подошел к креслу и, пожав крепкую руку друга, заметил сморщенную кожу на кисти …. Такие же следы от ожогов на худом лице…
— Где это тебя так Славка?
— Да… были места, были мгновения.
— Это — Югославия, — за мужа ответила Катя.
— Катерина! — прикрикнул Свирин.
— Ох, Славочка, Славочка… — всхлипнула жена.
— Только вот жалеть меня не надо! Я ни о чем, не жалею! — стукнул Вячеслав по столу кулаком. — А ты Кир, такой респектабельный, такой,… мэн. Хромаешь отчего?
— Катя принесите, пожалуйста, три рюмочки, — ответил Кирилл, доставая из дипломата бутылку коньяку и пакет с фруктами.
— Сейчас,… я мигом, — ответила женщина.
— Так что с ногой? — повторил Славка.
— Ты будешь смеяться,… в Анголе через реку в брод перебирался, и крокодил цапнул, сухожилия порвал, кость повредил. Теперь хромаю. Привык уже…
Катерина вернулась в комнату, держа в руках поднос с рюмками и тарелками…
— За встречу! — сказал Свирин.
— За встречу.
— Как родители? — спросил Поздняков, закусывая.
— Схоронили мы маму с папой, — ответила Катерина. — Сначала маму,… через год отца.
— Помянем! Вечная память…
Пусть земля им будет пухом, скорбно произнес Кирилл.
После паузы спросил:
— Слава, как ты? Пенсия…?
— Да… есть пенсия. Только ее в Россию нужно ездить получать. Здесь всем насрать на русских. Мы — оккупанты для них. Сам знаешь. А куда деваться?
— Да… — кивнул Кирилл. — Положение…
— За что боролись Кир на то и напоролись…
— Слушай Славка, — сменил тему Кирилл. — «Жигуль» ты свой забрал тогда у Рябого?
— Забрал, забрал. Молодец Иван сохранил в целости, в сохранности. Вот теперь проедаю …. «Жигуль». Продал я его дружище.
Друзья беседовали долго. Катерина молча слушала. Кирилл не решался спросить про Эльзу, про Ирэну. Дождавшись, когда хозяйка вышла на кухню, не выдержал:
— Славка… не слышал про тех,…про Эльзу.
— Слышал Кир. Недавно узнал. Эльзу грохнули еще в те далекие времена. Она действительно сволочью оказалась. Вот кто-то ей и воздал по заслугам.
— А… Ирэ…
— Нет Кир! — отвернулся Свирин.
— Пожалуй, мне пора Слава. Я в гостинице заночую. Номер уже снял. Не буду вас стеснять, — сказал Кирилл, оглядывая уютную квартиру Свириных.
Спустя пару дней, погостив у друзей, побродив по узким улочкам Риги, Кирилл собрался домой. Тепло попрощался со Славкой: — Держись брат. Какие наши годы…
— И ты будь здоров! Может, еще встретимся. На все Божья воля! — ответил Свирин, и обнял друга.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.
Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Книга, к прочтению которой ты приступаешь, повествует о мире общепита изнутри. Мире, наполненном своими героями и историями. Будь ты начинающий повар или именитый шеф, а может даже человек, далёкий от кулинарии, всё равно в книге найдёшь что-то близкое сердцу. Приятного прочтения!
Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.