Статьи из газеты «Известия» - [4]
Аморальность отвратительна, но кровожадные защитники морали куда опасней. И вечные сетования на то, что у православия нет таких воинственных адептов, как у ислама, не стоят ломаного гроша. Между гибелью за веру и убийством за веру — такая же разница, как между… ну да, как между христианством и исламом в их нынешнем виде, простите меня все.
Некий комсомолец во время повальной борьбы с поповщиной в двадцатые годы на глазах у попа грабил церковь и помочился на икону. Поп смотрел на это молча и спокойно. «Что же твой Бог ничего со мной не сделает?» — спросила комсомольская погань. «А что еще с тобой можно сделать?» — ответил поп.
6 февраля 2006 года
Двадцатый сорт
50-летие ХХ съезда отмечается широко и бурно — хоть и в новых традициях нефтяного благоденствия. Все бы хорошо, если не помнить поговорки про III сорт, который не брак. Благоденствие — да, но энергетическое; свобода — да, но в рамках; интеллектуалы — но те, которые прошли возгонку и выбраковку 90-х, научились приспосабливаться ко всему. Торжества квелые и половинчатые — соответствующие ХХ съезду. Тоже чрезвычайно половинчатое было мероприятие — убедительно прошу не записывать меня в ругатели шестидесятников, мелкие завистники и т. п. Если и завистник, то крупный. Я завидую тем людям, их счастью. Они вступили в самый благоприятный период русского исторического цикла — оттепель, когда сохраняется государственный патронат над искусствами, есть относительная стабильность и уверенность в завтрашнем дне и кое-какие социальные гарантии, но уже можно не опасаться немедленной расплаты. Страх исчез, а свобода не наступила. Иллюзии плодотворны. Как не позавидовать?
Хотелось бы напомнить о другом. Трагедия ХХ съезда — в компромиссности, за которую пришлось расплачиваться. На место первосортной диктатуры заступила второсортная свобода. Страна пережила одно из самых масштабных разочарований, Хрущеву оно стоило поста. После разоблачения сталинизма у страны был шанс сплотиться и возродиться, но не случилось: альтернатива, предложенная Хрущевым, была недостаточна. Скоро лучшие люди страны это почувствовали. Случай Пастернака наиболее нагляден, но не будем забывать: уже в 1958 г. внезапно, от разрыва сердца умерли Заболоцкий и Луговской. Их убила не свобода, а конец оттепели, который уже обозначился: Венгрия, нарастающие идеологические запреты. В 61-м курс на разоблачение сталинизма пришлось подтверждать — это был чуть ли не единственный хрущевский козырь: дела в стране шли не лучшим образом. Заслугу Хрущева не отнять: вернул репрессированных, миллионам погибших вернул доброе имя, разрешил печатать запрещенные книги, дал стране вздохнуть… но оттепель не обернулась возрождением. Этот ресурс еще был, живо было поколение, готовое поверить в чудо. Разоблачения конца 80-х осуществлялись уже в другой атмосфере, отравленной двоемыслием — почему и не вышло ничего хорошего.
Есть старый миф: Россия нереформируема. Частный случай той же опасной лжи — был нереформируем СССР. Реформируемо все, советского ребенка необязательно было выплескивать с водой. Однако реформатор должен быть как минимум не глупее закрепостителя — а в России этот закон сплошь и рядом нарушается. Иногда кажется, что все русские реформы затеваются именно для сохранения системы — главная их цель заключается в компрометации любых перемен. Если б на место железному и каменному культу Сталина не пришел сиропный и насквозь фальшивый культ Хрущева, если бы не было кукурузного трагифарса и прочих чудес — ХХ съезд имел бы все шансы войти в историю как дата величайшего перелома, нового рождения нашей государственности. Но сильно сомневаюсь, что в той партийной элите были люди, способные на истинное преодоление сталинизма. Ведь главная вина Сталина в том, что он принял страну на небывалом интеллектуальном подъеме — и сдал в состоянии безнадежной деградации: с атомным вооружением, но без мало-мальски приличного персонажа во власти. Все происходящее, увы, было предрешено. Главным результатом ХХ съезда стало не робкое осуждение сталинизма — но то, что осужден был лишь сталинизм. О главных болезнях русского духа так никто и не задумался.
Главный урок ХХ съезда, так и не усвоенный, судя по помпезным юбилейным публикациям, должен заключаться в отказе от всякой компромиссности. За нее потом приходится расплачиваться полной мерой. Мы охотно соглашаемся на полусвободу, полупроцветание, полуразговоры и полумеры, мы валим вину на начальство и ему же воскуряем фимиамы, мы утешаемся тем, что отдельные перегибы выправляются, а другие, невыправленные, не затронули покамест нас. Мы вечно миримся с суррогатами и отсчитываем от минуса. Так Россия в 1956 г. возблагодарила Хрущева за то, что хотя бы через три года после смерти тирана он назвал вещи своими именами, железную диктатуру мерзости заменил вялой диктатурой глупости. Так сегодняшняя Россия благодарит Путина за то, что он не Сталин и при этом уже не Ельцин. Спасибо, конечно.
15 февраля 2006 года
Это всё придумал Черчилль
60-летие Фултонской речи Уинстона Черчилля вызвало в России полярные, но одинаково предсказуемые реакции. Либералы порадовались, что Черчилль возглавил поход свободного мира против несвободного и отмежевался от дядюшки Джо (о ком, случалось, отзывался вполне почтительно). Патриоты припомнили Британии все ее антирусские грехи: считается, что царица морей — главный инициатор, спонсор и вдохновитель всемирной русофобии. Воспроизведен (с новыми обертонами) советский штамп: Черчилль ошельмовал нашу империю добра. Обе точки зрения неплодотворны и по большому счету неинтересны, как и сама конфронтация взаимообусловленных, давно уравнявшихся противников.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
Читатель, вы держите в руках неожиданную, даже, можно сказать, уникальную книгу — "Спецпохороны в полночь". О чем она? Как все другие — о жизни? Не совсем и даже совсем не о том. "Печальных дел мастер" Лев Качер, хоронивший по долгу службы и московских писателей, и артистов, и простых смертных, рассказывает в ней о случаях из своей практики… О том, как же уходят в мир иной и великие мира сего, и все прочие "маленькие", как происходило их "венчание" с похоронным сервисом в годы застоя. А теперь? Многое и впрямь горестно, однако и трагикомично хватает… Так что не книга — а слезы, и смех.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.