Старый дом - [15]
— Ну как, бабочки мои, соскучились без меня? — и тут же с дочкой возню поднимет.
— Ты хоть бы пообедал, — вздохнет Ольга. — Неужели все секретари не евши живут?
— Потерпи, потерпи, Оленька! — засмеется Сергей и встряхнет жену за плечи. — Наладим производство, тогда и обедать и ужинать дома будем… — только его и видели.
И на фронт Сергей ушел одним из первых.
— Не могу, душа горит. Не уберечь свое счастье за чужими спинами.
Ольга и сама знала, что не уберечь, и молча собрала мужа в ратный путь. Оставив дочь под присмотром соседей, Ольга одна провожала мужа. Она не плакала и лишь спросила:
— Сереженька, береги себя. Дочь у нас.
Но когда дали сигнал отправления, Ольга охнула и упала на грудь мужа. Он жадно целовал ее бескровные губы, глаза, руки.
— Славная моя! Хорошая… Вернусь я. Обязательно вернусь. Не может того быть, чтоб не вернулся. Мы с тобой только жить начали.
Но он не вернулся и даже не успел прислать с фронта ни одной весточки, и только две его открытки, написанные с дороги, хранила Ольга, как реликвии, а в середине зимы пришло извещение о его гибели.
С тех пор Ольга всю себя отдавала дочери и любимой работе. В них она находила свою радость, цель своей жизни. «Не на живоглотов робим, на себя, на детей наших и на все общество. Это понимать надо!» — вспоминала она слова мужа в тяжелые минуты, и ей казалось, что он по-прежнему идет рука об руку рядом с ней.
— Ну, вот что, — после долгих раздумий наконец решилась заговорить Ольга с Таисией. — Иди домой, отдохни. Сейчас самое главное, чтоб Андрей на ноги встал. Тебе много сил для того потребуется. Ни слезами, ни словами тут ничего не сделаешь. Ты сама должна во всем разобраться.
V. Раздумья
В декабре установилась ровная зимняя стужа. Хмурые, тяжелые облака, осаждавшие небо весь ноябрь, рассеялись, и заснеженные крыши старых домишек засверкали всеми цветами радуги в лучах бесстрастного холодного солнца, закурились белыми столбиками дыма, что медленно таял в тихом колючем воздухе. Угомонилась, успокоилась старуха-зима, сорвав первую злобу, и, уверившись в своей силе, задремала, пустив на землю внучку-снегурочку. Пусть позабавляется с ребятишками, в снежки поиграет.
К концу подходил старый год. На улицах Еланска запахло смолистой хвоей, и вездесущие мальчишки стайками носились по городу в поисках елок, разбрасывая под ноги прохожих, точно кусочки южного солнца, мандариновые корки.
Во всех магазинах царило предпраздничное оживление. Люди готовились к новому году, а Таисия по нескольку раз в день бегала через весь город в больницу отнести Андрею передачу и узнать новости о его здоровье. Первые полмесяца, пока Андрею было особенно плохо, она, взяв отпуск без содержания, ни на шаг не отходила от его постели. Но когда ему полегчало, как-то сам сказал:
— Ты бы не сидела около меня больше. Посмотри, сама на кого похожа стала.
— Как же ты один-то будешь? — испугалась Таисия. — Ни повернуться, ни подняться еще не можешь…
Но Андрей настоял на своем.
— Не маленький, спрошу, если что понадобится. Народ кругом. Лучше же мне. Нечего и беспокоиться.
Однако улучшение оказалось недолгим. Рана на ноге, с первых дней беспокоившая врачей, несмотря на все принятые ими меры, воспалилась и начала гноится. Температура то падала, то резко поднималась вверх. Андрей потерял аппетит, и Таисии возвращали каждый раз обратно все, что она с особой старательностью и любовью готовила для него дома.
— Да что же он ничего не ест? — тревожилась она.
Ей все казалось, что без нее за Андреем недостаточно хорошо ухаживают и что она сама сделала бы все гораздо лучше.
— Пусти, пусти меня к нему, хоть на минуточку! — выпрашивала она у Ольги в дни ее дежурства. — Может, со мной он и поест чего-нибудь.
И Таисии снова разрешили посещать Андрея, кормить его. Но это не принесло ей желанного успокоения. В ее присутствии Андрей делался еще более угрюмым, на все ее вопросы отвечал односложным «да» или «нет», но чаще, когда она приходила, притворялся спящим.
Ему было тяжело видеть Таисию, тяжело с ней разговаривать. Он не мог и не хотел теперь принимать ее заботы. Все его переживания сгрудились вокруг собственной болезни. И хотя врачи щадили Андрея, не высказывали ему пока своих опасений, он сам отлично знал, чем может кончиться подобное осложнение, и во всех своих несчастьях с болезненным раздражением винил только Таисию. Временами он даже ненавидел ее. Неужели она до сих пор ничего не понимает? Ведь из-за нее попал в эту нелепую катастрофу и останется вот калекой на всю жизнь… Разве теперь без ноги он вернется к Лине, даже если она его простит? Да и кому он вообще тогда будет нужен? Он настолько упал духом, что жизнь потеряла для него всякую цену.
Таисия видела, что ее присутствие тяготит Андрея и возвращалась из больницы еще более расстроенная и встревоженная. Работа валилась у нее из рук: то изнанку с лицевой стороной спутает, то правый рукав в левую пройму вошьет…
— Ну чего ты себя раньше времени изводишь? — на свой лад пробовала успокоить ее и Клавдия. Она тоже искренне желала приятельнице добра, но по своей природной глупости и легкомыслию, как всегда, говорила не то, что надо. — Теперь уж ничего не сделаешь. Пусть лучше помрет, чем хромой останется. Дом все равно тебе отойдет. Я у юриста справлялась.
