Старые мастера - [43]

тюремное заключение; однако преступник тем временем преспокойно поживает себе на своей вилле в Каленберге, получает огромную пенсию, и никто не собирается его чем-либо беспокоить. Отставному министру вполне по средствам вести роскошную жизнь, а случись ему умереть, государство устраивает ему похороны со всеми почестями на центральном кладбище, где могила покойника будет находиться рядом с могилами других министров, которые были в свое время такими же преступниками, как и он сам. Австриец весь свой век помалкивает, он вечно покрывает чужие мерзости и преступления, чтобы спокойно жить самому, сказал Регер. Газеты устраивают разоблачения, выдвигают обвинения, поднимают скандал, но вскоре послушно умолкают, и все забывается. Газеты берут на себя миссию разоблачителя, они возбуждают у читателя праведный гнев, однако те же самые газеты замалчивают, затушевывают и покрывают политические мерзости и всевозможные преступления, сказал Регер. Газеты обрушиваются на очередного министра, предъявляют ему тяжелейшие обвинения и, как говорится, морально уничтожают его, добиваясь от федерального канцлера отставки преступного министра, однако едва канцлер объявляет об отставке, как газеты тут же забывают о самом министре и обо всех его гнусностях и вполне доказанных преступлениях, сказал Регер. Австрийское правосудие обслуживает интересы австрийских политиков, так уж оно устроено, а тот, кто утверждает, что это не так, просто лжет. Мне не дает покоя тот факт, что последний скандал был замят не только правительством, но и прессой, сказал Регер. По его словам, австрийцам вообще не приходится говорить в последние годы о своем душевном покое, ибо не бывает и дня без крупного политического скандала, а политические мерзости достигли неслыханных прежде масштабов. Чем бы ни были заняты мои мысли, политические скандалы лезут мне в голову, мешают мне и отвлекают от моих занятий. Ничего не могу с собой поделать, политические скандалы забивают мне голову, не дают сосредоточиться, сколь бы важной ни была для меня проблема, над которой я размышляю, сказал Регер. Стоит открыть свежую газету, сразу же натыкаешься на очередной политический скандал, сказал Регер; они происходят каждодневно, в них втянуты едва ли не все политики нашего уродливого государства, которые злоупотребляют своим служебным положением и поддерживают связи с преступным миром. Стоит лишь заглянуть в свежую газету, чтобы поневоле подумать о том, что мы живем в стране, где политические мерзости и преступления стали привычной повседневностью. Когда-то я решил, что текущие события не должны меня волновать, ибо нынешнее положение дел в нашей стране вообще вне всякой критики, однако наша жизнь сделалась настолько ужасной, действительно ужасной, в полном смысле этого слова, что я не могу не волноваться; открыв утреннюю газету, я поневоле начинаю волноваться, читая о мерзостях и преступлениях наших политиков. Складывается такое впечатление, будто наши политики — сплошные уголовники, любые помыслы и дела которых — преступны, а все вместе они представляют собою банду отпетых негодяев, сказал Регер. В последнее время я заставляю себя не читать газет, хотя за многие десятилетия привык к этому; теперь мне достаточно бегло просматривать их днем. Если читать газеты утром, они портят настроение на весь день и даже мешают заснуть ночью, ибо каждый очередной политический скандал становится все более крупным, а каждая очередная политическая мерзость — все более гнусной, сказал Регер. В наших газетах читаешь только о скандалах, на первых трех страницах - скандалы политические, на остальных страницах — прочие, во всяком случае, речь идет только о скандалах и мерзостях, ни о чем другом. Австрийские газеты пали так низко, что их уровень сам по себе скандален, сказал Регер; нет на свете газет хуже, гаже, отвратительнее австрийских, однако газеты так плохи и гадки, потому что скверным и гадким является само наше общество и прежде всего в политическом и государственном отношении. У Австрии никогда еще не было такого гнусного и подлого государства, такого гнусного и подлого общества, как наше, сказал Регер, однако ни в обществе, ни в государстве никто не стыдится подобного положения дел и не протестует против него. Австриец смирялся всегда и со всем, с любой подлостью, любым злодеянием, любым преступлением, сказалРегер. Австрийцы никогда не были революционерами, им чуждо фанатичное служение истине, австрийцы веками жили во лжи и свыкались с нею, сказал Регер, австрийцы вечно мирились с ложью, любой ложью, но особенно и прежде всего — с государственной. Для австрийцев ложь государства стала чем-то вполне естественным это отвратительная черта их национального характера. Типичный австриец любезен и обходителен, на самом же деле это закоренелый пройдоха и интриган, который всюду плетет свои интриги, любезный и обходительный австриец — это законченный мастер на всяческие подлости; под личиной любезности кроется хитрая, бессовестная и безжалостная натура, сказал Регер, поэтому австриец насквозь фальшив. Я всю жизнь был фанатичным читателем газет, сказал Регер, а теперь не хочу даже открывать газет, потому что они полны скандалов. Но газеты таковы, какова общественная жизнь, которую они отражают. Кстати, ни в одной из наших газетенок вы не отыщете хотя бы единственной умной фразы, даже если будете искать целый год. Да что я вам толкую обо всем этом, вы же сами хорошо знаете австрийцев, сказал Регер. Проснувшись сегодня, я сразу же вспомнил о последнем скандале с министром, после чего никак не мог отделаться от мыслей о скандале, так уж устроена у меня голова, пожаловался Регер; моя трагедия в том, что меня преследуют мысли обо всех наших скандалах, они неотступно лезут мне в голову и прочно застревают там. Меня успокаивает лишь возможность выговориться с вами, обсудить эти мерзости и скандалы, особенно поэтические; каждое утро я думаю: как хорошо, что у меня есть