Старые мастера - [42]

он всегда заказывает себе одно и то же блюдо — огузок по-австрийски, потому что я всегда заказываю себе это блюдо. Он дожидается, пока свой заказ сделаю я, после чего заказывает то же самое, сказал Регер. Однако если я пью только минеральную воду, Иррзиглер выпивает к огузку бокал вина. Огузок подают в Астории не самый лучший, но я просто люблю есть его в Астории. Иррзиглер ест обычно очень медленно, это его отличительная черта. Я и сам, по-моему, ем довольно медленно, однако как бы медленно я ни ел, Иррзиглер ест еще медленнее. Ах, дорогой Иррзиглер, сказал я ему за последним обедом в Астории, я обязан вам столь многим, возможно, даже всем, но он меня, естественно, не понял. После смерти жены я оказался в полном одиночестве, то есть какие-то люди рядом были, но ни одного по-настоящему близкого человека, а вас я не хотел обременять моим ужасным состоянием. Полгода я сам избегал контактов с окружающими, поскольку не желал расспросов, ведь люди обычно беззастенчиво выспрашивают причину смерти; подобного любопытства хотелось избежать, поэтому у меня оставался только Иррзиглер. Впрочем, почти полгода после смерти жены я не ходил в Художественно-исторический музей и лишь полгода назад опять начал свои посещения, сперва не через день, как обычно, а не чаще одного раза в неделю. Теперь я опять прихожу сюда через день. Иррзиглер был единственным человеком, который меня ни о чем не расспрашивал, сказал Регер, поэтому он оказался единственным человеком, с которым я мог общаться. Я до сих пор гадаю, куда лучше пригласить Иррзиглера — в Асторию или Империал, в любом случае это должен быть один из самых лучших ресторанов; впрочем, в Империале Иррзиглер чувствует себя менее уютно, чем в Астории; исключительная роскошь Империала стесняет человека вроде Иррзиглера, сказал Регep. Астория поскромнее. Надеюсь, что своими приглашениями я время от времени выражаю Иррзиглеру мою признательность, ибо он для меня очень важен, сказал Регер. У Иррзиглера есть одно весьма приятное свойство, он умеет внимательно слушать, причем его внимательность совсем неназойлива. Но насколько приятен мне сам Иррзиглер, настолько же неприятно мне все его семейство. Что сводит вместе человека вроде Иррзиглера, с такой визгливой бабой, как его супруга? — удивился Регер. Нас вечно мучает вопрос, что сводит вместе людей, которые едва ли не во всем противоположны друг другу, сказал Регер. С одной стороны, визгливая баба с куриной походкой, а с другой стороны - уравновешенный, приятный человек, вроде Иррзиглера. Дети же, естественно, больше пошли в мать, от отца им почти ничего не досталось. Один ребенок неудачней другого, сказал Регер. Все дети У Иррзиглера — неудачные, но родители считают, конечно, что дети их прекрасны, ведь так считают все родители. Страшно вообразить, какими вырастут эти дети, сказал Регер; когда я вижу ирзиглеровских детей, то уже сейчас могу сказать, что из них не получится даже посредственностей, их ждет скверная участь и вечное недовольство собой. При виде их мне всегда приходит на ум выражение дурная наследственность. Странно — сам Иррзиглер такой замечательный, хороший человек, а семья у него неудачная, вот что дурно. Впрочем, это довольно распространенное явление, сказал Регер. Он заговорил о том, что австрийцы — прирожденные приспособленцы, они вечно стараются сгладить острые углы, затушевать противоречия, предать забвению неприятности. Каким бы грандиозным ни оказался политический скандал, он будет забыт уже через неделю; то же самое произойдет с любым, даже самым серьезным преступлением. Австрийцы — прирожденные покрыватели преступлений, даже самых гнусных и подлых, ибо, являясь приспособленцами, они во всех случаях предпочитают трусливо отмалчиваться. Наши министры издавна совершают ужасные преступления, однако молчальники и приспособленцы предпочитают замять скандал. Те же министры виновны в многолетнем, чудовищном обмане, однако трусливые молчальники готовы замять и этот скандал. Бессовестные австрийские министры десятилетиями лгут своим согражданам, водят их за нос, но трусливые молчальники стараются замять любой скандал. Иногда происходит чудо, и проворовавшегося или изолгавшегося министра гонят к чертовой матери, предъявив ему обвинения за все гнусности, которые накопились за долгие годы, однако проходит неделя, другая, и скандала как не бывало, потому что трусливые молчальники предпочитают не вспоминать о скандалах. Закон сурово карает мелкого карманного воришку, сажает его в тюрьму, а мошенника с министерским портфелем, наворовавшего миллионы и миллиарды, всего лишь отправляют в отставку, да еще выплачивают ему огромные государственные пенсии, после чего происшествие благополучно предается забвению, сказал Регер. Он заговорил о том, что недавно вновь произошло такое чудо, со своего поста изгнан очередной министр, однако, сказал Регер, едва его сняли с должности, едва газеты назвали его мошенником, который присвоил себе миллиарды, и уголовным преступником, которого следует немедленно отдать под суд, как те же самые газеты вдруг словно забыли об этом министре, а вместе с газетами и вся общественность. Этому министру должно быть предъявлено обвинение, его нужно отдать под суд, чтобы он получил заслуженное наказание за свое преступление, и таким наказанием должно стать (не побоюсь своей резкости!)