Старинный лад - [4]

И повесть скорбная из дедовских времен

Пройдет передо мной, как тучек полоса.

Не с этой ли горы Емелька Пугачев

Оглядывал простор саратовских полей

И, буйною гордясь победою своей,

Нетерпеливо ждал разосланных гонцов.

Здесь пушки вижу я, свидетелей борьбы

Помещиков степных с разбойничьим главой.

Тогда повешен был и прадед бедный мой

Мятежником лихим и баловнем судьбы.

Емелька был казнен. Но пугачевский род,

Пройдя через века, восстал в стихийный век

И на брегах святых великих русских рек

В дворцах и хижинах зажег переворот.

Квадриги пронеслись родной моей страны,

Столетьями мелькнув, – им нет пути назад.

Но, той же страстию объятые, горят

Потомки бледные великой старины…

II

Какой роскошный взмах косматых облаков!

И словно райских птиц непостижимый взлет!

И, к небу схвачена, душа твоя замрет,

Свободная от зла и от земных оков.

Ночь. Степь. Деревня спит. И только путь стрелой

Летит чуть видимый неведомо куда,

И в горнем храме одинокая звезда

Горит, небесный освещая аналой.

За ночью ночь и день за днем плывут-растут,

Все для меня равно мгновенны и легки:

Я их сбираю, словно в поле васильки,

И в память связываю лентою минут.

Прости, мой дом, опять ты без меня

Застынешь, сирый и разрушенный в глуши,

Но знай, что будут жить отныне две души,

Святую память о покинутом храня.

Как не хранить! Не ты ли охранял

Труды и дни того, кто в глубь веков проник,

Кто лучше всех познал российский мой язык,

Кто знал, что значит Русь и русский идеал.

III

Не тем ли, русские, мы славны и горды,

Что с честью выплыли из гибельных веков,

Что Русь избавили от варварских оков

Гостей непрошеных из Золотой Орды.

Татары! Горе нам! И села вмиг пусты,

И с воплем Русь бежит в заволжские леса,

И за селом село горит, и небеса

С землей сливаются в кровавые мосты.

Теперь смотрю кругом с саратовской горы

И вижу: там вдали рассыпался Увек

Равниною степной. На ней в татарский век

Сурово высились ордынские шатры.

А ближе – вот она, широкой полосой

Царица русских рек теряется меж гор.

Не ты ли, матушка, и счастье, и раздор

Вселяла много раз в стране моей родной!

Не по тебе ль ходил отважный атаман

На челнах расписных. Не ты ль хранишь утес,

Где он, разбойничьих и страшных полон грез,

Готовил вольности несчастливый обман.

Но все же ты теперь свободную волну

Победно мчишь чрез Русь и русским городам,

Покорным, как и ты, мятежности годам,

По-прежнему даришь несметную казну.

И я помчусь, как ты, свободная река,

Когда моя душа с душой слилась другой.

И снова зазвенят под расписной дугой

Все колокольчики под песню ямщика.

Нам замелькают вновь златистые поля,

Тысячеверстные, открытые ветрам,

И сладкой свежестью упьемся по утрам,

Когда росой лугов нас окропит земля.

Нам позабыть ли вас, о Волга, Жигули!

Вы снова верой в Русь наш воскресили дух.

И шума вашего так жаждать будет слух,

Когда мы будем жить вдвоем от вас вдали.

22 июля / 4 августа 1923 Саратов. Волга

* * *

<Д.Н. Марковичу>

Ты слышишь Лермонтовской грусти чарованье,

Нездешних песен благостный порыв,

И чувств нечеловеческий надрыв,

И на небесную обитель упованье?

Мятежным Демоном таинственно томим,

Он в горы уходил, чтобы молиться звездам,

И там слетал к нему Хранитель-Херувим,

Когда, измученный, он приближался к безднам…

Ты слышишь Пушкинской гармонии волненье,

И Музы царственной волшебную свирель,

И мирных струн классическую трель,

И чувств возвышенных небесное томленье?

Смятения и звуков горних полн,

Он убегал в широкошумные дубровы,

И с берегов вечнозвучащих волн

Неслись его восторженные зовы.

4 сентября 1923

К жене

Теперь не скрою я тайной маской

Свое лицо.

На безымянном сверкает лаской

Твое кольцо.

Не буду петь я с тоской суровой

О злой судьбе.

С душой воскресшей, с душою новой

Иду к тебе.

Ты не отвергла мольбы безмолвной,

Раскрыв печаль.

Душою чуткой, любовью полной

Манила вдаль.

И снова верить могу отныне

Былым мечтам.

И никому уж моей святыни

Я не отдам.

11 сентября 1923

Ломоносов

Он в Конференцию вошел, крича:

– От Академии меня отставить?!

Элементарнейших не знаете начал!

А без меня – и Академия пуста ведь! –

И, хлопнув дверью, он ушел к себе,

В лабораторию химических открытий,

Чтобы с таинственной Натурою в борьбе

Найти ее невидимые нити…

Утихнул гнев, и горечь всех обид

Забыта вмиг. И, вдохновенья полный,

Он чисел ряд восторженно чертит

И вдаль глядит, Нева где катит волны.

И грезится ему полярных деревень

Суровый круг, и он бросает числить…

Текут в стихах взволнованные мысли:

«Лице свое скрывает день…»

15 сентября 1923

Элегия на половину

<Д.Н. Марковичу>

Ты жертвуешь уже поэту лист второй

Бесспорно объективного альбома,

Чтоб стариной тряхнуть и помечтать порой,

Как за стихами грустными Прюдома.

Ведь ты мечтал не раз, не раз и разбивал

Мечты свои о каменные плиты,

И снова мчал к тебе мечтанья страстный вал –

Ты верно скажешь – моря сын сердитый.

Не утихает жизнь… Но, друг, прости меня!

Ты не грустишь теперь. Зачем пучиной

Пугаю я тебя средь солнечного дня

И заменяю солнца свет – лучиной…

27 ноября 1923

* * *

О чем еще грустить. Вечерней тишиной

И лаской неожиданных стихов

Так успокоено взволнованное сердце.