Старина и новь Магриба - [86]

После этих слов я тем более по-иному смотрю на обитателей старой медины. Значит, сильно развито в этих мелких торговцах, продавцах, ремесленниках, грузчиках и других тружениках чувство социальной справедливости и гражданского самосознания, если большинство их проголосовало за руководителя ППС!

Из старой медины через площадь Мухаммеда V мы вышли на авеню Королевской армии — один из наиболее широких и оживленных проспектов с роскошными магазинами, в которых марокканцев почти не увидишь, а тихую французскую или резкую английскую речь без труда перекрывают громкие восклицания испанцев и итальянцев.

— Когда хоронили Беляля, — продолжает Джамаль, — весь этот проспект был заполнен народом. Движение было остановлено. Беляль жил здесь. Его многие любили и тянулись к нему. Он всегда призывал изучать конкретно все условия и стороны жизни трудящихся, особенно тех, кто недавно приехал в Касабланку. Люди разного положения чувствовали его внимание к ним.

В своих работах Джамаль следует заветам Беляля. Понимая, что большинство новых жителей Касабланки приходят в город из деревни, он вплотную занялся изучением традиционных структур сельского общества и их влияния на городское.

— Племенная структура сохранилась, — говорит он. — Но решающую роль она уже не играет. Вожди фракций и кланов еще сильны, однако в ином качестве: либо наиболее богатых среди соплеменников, либо духовных авторитетов, либо чиновников, так как в сельской местности на все посты назначают людей именно этой среды. В частности, из таких чиновников формируются новые арабские группы буржуазии, не принадлежащие к фаси и обогатившиеся на бюрократическом поприще. В свою очередь, на отсталых пришельцев из деревни влияет авторитет феодальных семей, представители которых стали их работодателями в городах. Многие даже тянутся к «своим большим людям» в бизнесе, господство которых воспринимают как должное. В еще большей степени это относится к тем, кому удалось пробиться в средние слон и выше. Ведь любой феодал-бюрократ, оказавшись на высоком посту, начинает окружать себя родственниками и земляками.

Я думал обо всем этом, когда вечерами видел нищих на шикарных улицах экономической столицы Марокко, когда наблюдал редкое обилие сторожей автомобилей.

— Они дежурят в каждом квартале, — сказал мне Джамаль, — так как здесь платные стоянки.

Одетые в синие халаты и фуражки с красными околышами и кружками на тулье, эти сторожа, в основном старики., любят важно расхаживать вдоль улицы или восседать у открытой двери отеля либо ведомства, название которого вышито арабской вязью у них на фуражке. Они сознают свою необходимость в этом городе, несмотря на то, что с наступлением темноты на каждой улице дежурят вооруженные полицейские.

Обилие безработной молодежи вывело Касабланку на первое место в Марокко но угонам автомашин, похищениям, нападениям и прочим преступлениям. Еще в 1980 г. я был свидетелем драки у кинотеатра «Либертэ», когда среди шума и воплей публики жандармы с дубинками и пистолетами мгновенно восстановили порядок. Касабланка — центр туризма. Поэтому марокканцы не хотели бы отпугивать иностранцев различными эксцессами, количество которых тем не менее растет. Где выход? Контрасты между бедностью и вызывающим шиком, нищетой и роскошью в этом городе особенно разительны. В 1982 г. я в этом убедился еще раз, особенно после того, как однажды вечером увидел, как служащий одного из самых великолепных отелей города, оснащенных электросчетными машинами и прочим современнейшим оборудованием, молился на улице. Средних лет, в синей джеллябе и желтых бабушах, он усердно бил поклоны прямо на тротуаре, почти упираясь макушкой в стену отеля. Эго зрелище напомнило мне, что для решения многочисленных и многообразных проблем всей этой страны, и прежде всего ее наиболее развитого города, надлежит сделать еще очень многое. Как говорил Джамаль, «главная проблема — в повышении уровня самосознания трудящегося человека».

Трудовая Казá

При въезде в Касабланку по той дороге, что ведет из Рабата, за невысокими глиняными стенами видны бидонвили, один страшнее другого: жалкие хижины из кусков металлолома, частей выброшенных старых автомобилей, неструганых досок, поломанных корыт и ржавых бочек, битых кирпичей и прочих строительных отходов. Не всегда можно различить, где кончается трущоба и начинается фактически составляющая с ней единое целое куча мусора. В таких злых пародиях на жилище влачат существование до 60 процентов жителей Касабланки.

— Может быть, их доля еще выше, — говорит Джамаль. — Подробного обследования никто не проводил. В бидонвилях живут и рабочие, и безработные. Среди последних большинство — вчерашние крестьяне, не успевшие устроиться на работу. Им многое мешает стать рабочими, в том числе неграмотность и невозможность вследствие этого получить высокую квалификацию.

Бидонвили жмутся к промышленной зоне города — районам Рош-Нуар (Черные скалы), Айн Сбаа (Глаз льва). Здесь сосредоточена основная часть марокканской индустрии и, естественно, пролетариата страны. Загрязненность воздуха в этой зоне Касабланки намного выше, чем в других местах Марокко, что ощущаешь даже сквозь плотно закрытые окна автобуса. Однако приток сюда ищущих заработка не ослабевает. Скученность населения в Касабланке (ныне далеко превысившего 2 млн. человек — официальную цифру 1979 г. и, по словам гида, достигшего уже 3 млн. человек) — самая высокая по стране. Нигде пег в Марокко такого обилия ничем не занятых молодых людей, обычно полулюмпенского вида, иногда собирающихся толпами на площадях и скверах. Они нередко довольно недружелюбно задирают прохожих, а еще чаще просто слоняются без дела или безучастно наблюдают уличное движение, весьма интенсивное в городе и днем, и ночью.