Станиславский - [161]

Вечером не выдержал, пошел в католическую церковь ко Всенощной и там помолился и поплакал. Господь сжалился надо мной и послал мне утешителя в лице двух старичков — англичан. Премилая парочка, очень располагающая. Я рассказал им, что сегодня день моей десятилетней свадьбы. Старушка ужасно умилилась, стала расспрашивать разные подробности. Я рассказывал ей разные подробности и, конечно, описал тебя и детишек земными ангелами, такими, как вы есть на самом деле!

Странно, мне было приятно еще рассказывать об мамане и о Саше с Юрой. Все остальные мои братья (даже Володя) и сестры вызывали какие-то нехорошие чувства — какие-то чужие люди, точно такие же, как вот все эти французы, которые меня окружают. Когда же я вспоминаю о Панечке, сейчас же на ум приходит и Елизавета Михайловна. <…>

Думаю о тебе сейчас и вижу, как ты, моя хлопотунья, собираешься с детяшками к Юре. Ужасно благодарен Саше, что она вас приютила. Там тебе будет больше по себе, чем дома. Там, в новой обстановке, ты немного рассеешься и, Бог даст, тоска не будет такой острой. Вероятно, она и теперь стала легче. Все-таки ты не одна, как я. Да, голубушка, я тебя ужасно понимаю…

Разлука — это ужасная, но, должно быть, и необходимая вещь. Верно, человек так создан, чтобы его встряхивали и заставляли ценить то, что он имеет.

Красотулечка моя, не смей больше видеть таких снов, не смей ревновать и теребить свои нервушки совершенно зря, по-пустому. Даю тебе честное слово: с тех пор, как я здесь, с тех пор, как я расстался [с тобой], мне ни разу в голову не пришла Мария Федоровна. Не только она, но даже не думаю об театре.

До сих пор не могу разослать распределение ролей в «Грозном» и «Борисе» и не приступил ни к одной роли. Хотел бы написать сегодня же письмо Кирюльке, которую {302} душевно, нежно люблю за ее отзывчивость и добренькое сердечко, но сегодня, кажется, не успею, так как нам предстоит еще целый разговор противный, деловой. Когда покончу со всем этим, вероятно, завтра напишу письмо Кирюльке. Ей будет приятно получить письмо на свое имя, в нем же я расскажу все, что было за день, и приложу записочку — интимную — только для тебя. На следующий день напишу то же Игоречку, а потом, когда жизнь, однообразная, одинокая, не будет давать материала для писем, буду писать тебе философию по поводу нашего брака и любви. Теперь же знай, что прошло десять лет, а я люблю тебя ужасно, несравненно сильнее, глубже, теплее, лучше и страстнее, да и… страстнее, чем в первый год. <…>

Ты пишешь, дорогулька, не приехать ли тебе с детяшками. Видишь, как я скучаю без вас, и все-таки скажу: слава Богу, что вы не поехали. Ты бы измучилась — столько неожиданностей в путешествии, об которых и не думаешь, сидя дома. Все время, пока ехал, на каждом шагу вспоминал, как хорошо, что детяшки сидят дома, а не трепятся по вагонам. Да ты сама бы задохлась здесь, а в вагоне качка, пыль ужасная, черная, воняет брикетом. На каждой станции пассажиры меняются.

Наговори детяшкам всяких хороших слов.

Крепко, крепко целую тебя, нежно обнимаю. <…> Прощай, мой единственный в мире человечек.

Твой Котунчик.

{418} Е. В. Алексеевой 13 августа 1901 г. [36]

Конфиденциальное — можно читать его Марусе, Мане, Любе, Оле и серьезно просить сохранить все в тайне.

Милая маманя!

Сидели в конторе долго и разбирались во всех данных, имеющихся по мойке. Успокоены совершенно. Мойка застрахована прекрасно. От нее может быть прибыль.

Шерсти сгорело по всей вероятности на 1 400 000 р., а застрахована она на 1 900 000 р.

Вычитая отсюда все, что уцелело, — выходит даже маленькая прибыль.

Сведения об цифре, в которую застрахована шерсть, — от 5 августа. За это время могли в 5 дней навезти шерсти, но во всяком случае немного. Бухгейм уверенно сказал вчера, что шерсть за это время не могли подвозить.

Остановка мойки неприятна, конечно, но и тут отчасти выгодна, так как она и так по безводию почти стояла все время, вызывая обычные расходы.

Есть пустующие мойки, которые возможно снять на время для мытья оставшейся шерсти. Это вызовет расходы, но они пойдут за счет покупателей, которые очень нуждаются теперь в шерсти. Кроме того, пожаром воспользуются для поднятия цен на шерсть, и эта разница покроет убытки по найму временной мойки. Словом, если и будет убыток, то не большой.

У нас же (говорю по секрету) есть суммы, из которых его можно покрыть. Не волнуйся, по всей вероятности пожар не повлияет на 7 % дивидендов истекшего года.

Настроение в конторе хорошее. Беспокоимся только о здоровье Бухгейма.

Володе пришлось послать телеграмму, так как он все равно узнал бы из французских газет.

При сем копия его телеграммы.

Не забывай еще одного. Для Мани дизентерия — не серьезная болезнь, в твои же годы — это болезнь очень и очень серьезная. Береги себя и не забывай своих лет и того, что те несчастья, которые посылает нам судьба, ничто в сравнении с тем, как мучаются и страдают на этом свете другие люди.

Бледнеть и приходить в ужас от каких-то сравнительно ничтожных материальных потерь, нужных человеку {419} на роскошь и удовлетворение своей прихоти, — это нехороший эгоизм. Приходить же в отчаяние от расстроенного желудка — это малодушие. Эгоизмом и малодушием можно прогневить Бога, который дал нам, сравнительно с другими, больше, чем можно требовать. Если мы сами не умеем распоряжаться и пользоваться тем, что у нас есть, — наша вина. По заслугам нам и кара.