Стальной шквал - [49]

— Зря ты старался, геройствовал! — в сердцах сказал один из зенитчиков. — Он же мертвый, голова размозжена совсем.

Сержанта внесли и положили на его койку. Капрал Кауппинен взглянул краем глаза на сержанта и отвернулся.

— В порядке ли тягач, на случай, если придется отходить? — спросил он у водителя.

— С вечера был в порядке, а сейчас не знаю. Да и кто на нем поедет в такую заваруху?

Снаружи все ревело и грохотало. Вдруг вся землянка подпрыгнула, и люди в ней попадали от удара воздушной волны. Из угла валило облако дыма, сквозь него пробивался свет.

— Бомба! Отходите все к той, дальней стене, — крикнул кто-то.

— Бежим отсюда, пока нас не прихлопнуло, — раздался чей-то визгливый, надрывный крик, но Кауппинен, гневно рявкнул, стараясь перекрыть его:

— Стой! Никто не выходит! Это гибель!

Он крепко сжимал свой автомат.

— Ниеминен, Виртанен, за мной!

Ниеминен кивком подозвал Хейккиля.

— У меня тут тоже часы и кольцо. Ты понимаешь? Если что… если ты сможешь, постарайся их забрать. То есть не оставляй их тут…

Хейккиля кивнул головой. Он заметил, ‘какого труда стоило Ниеминену говорить так спокойно, и понял, что тот чувствовал. Поэтому он сказал только:

— Если сам останусь жив. Но ты тоже не очень геройствуй. И следи все время за небом.

Ниеминен щелкнул предохранителем автомата и вышел. Сундстрём необычайно серьезно сказал как бы про себя:

— День гнева настал. Сейчас мы увидим, господа, что значит а-ля рюсс.

Хейккиля, услышав это, улыбнулся:

— Я успел уже попробовать. Трам-тарарам, осколки сыпались как град, железо кругом свистело и плясало, а мне хотелось бросить все и дать деру домой!

Землянка дрожала по-прежнему, и из разбитого окна сыпались на пол мелкие стеклянные осколки. Из траншеи один за другим вбежало несколько солдат в землянку, потом Ниеминен и Виртанен втащили Халме, который был на посту возле пушки.

— Лассе! — вырвалось у Хейккиля. — Неужели его убило?

Только тут он заметил, что у Халме вовсе не было головы. Он невольно отвернулся. Труп Халме был так ужасно изуродован, что кто-то из зенитчиков не выдержал и закричал:

— Тащите его прочь! Бросьте его где-нибудь там, на дворе… Вон! Слышите?!

Ниеминен, запыхавшись, говорил:

— Он бросил пост и хотел, видно, удрать в землянку. Наверно, снаряд угодил ему в голову, потому что мы не могли ее нигде найти. Положи куда-нибудь, а нам надо идти. Гей, Войтто, возьми, слушай, мою бутылку водки на всякий случай к себе в рюкзак.

Хейно отдышался немного и крикнул Хейккиля:

— Иди, Войтто, помоги же… положим его рядом с сержантом! Нельзя все-таки бросать его на дворе!

Хейккиля не мог заставить себя взглянуть на труп

Дрожащей рукой он сунул себе в рот сигарету, но так и забыл зажечь ее. Хейно, вероятно, заметил в Хейккиля что-то странное и крикнул другим:

— Ну, чего вы рты разинули! Головы нет, только и всего! Подходите, беритесь!

Наконец Сундстрём взялся помогать. Они подняли и уложили тело Халме на его койку. Хейно проверил карманы убитых. У сержанта оказались часы и бумажник.

У Халме было только несколько марок да игральные карты.

— Кто возьмет это? Надо будет написать родственникам при первой возможности.

Никто не отвечал. Снаружи стоял такой грохот, что бутылки падали с полок. Песок с потолка уже лился струями. Хейно сунул вещи убитых себе в карман.

— А теперь давайте, надо кому-то стать у входа и поглядывать, а то Ваня в два счета окажется у нас на крыше.

В это время Ниеминен, Кауппинен и Виртанен ползком, метр за метром пробирались к орудийной позиции. Обстрел был такой сильный, что отдельных разрывов ухо не различало, они сливались в непрерывный одуряющий грохот. Штурмовики проносились низко, почти задевая верхушки деревьев. Они сбрасывали бомбы, палили из пушек, строчили из пулеметов. Своих же самолетов не было и в помине. Ниеминен чуть не плакал, кусая себе губы: «Жалкие трусы! Почему они не дают отпора!»

Он прижался к земле, прикрыл голову руками и оледенел от ужаса. Огромные моторы ревели и выли над самой головой, скорострельные пушки заливались чудовищным лаем, от которого раскалывался череп, земля становилась дыбом. Ниеминен с отчаянием схватился за обгорелую траву. «Ну, сейчас убьет!»

Ужас так и поднимал его с земли, но Ниеминен бормотал онемевшими губами: «Нет, я не побегу, не побегу, нельзя бежать, это верная гибель!.. Но куда же, к черту, провалились эти зенитчики? Что они не стреляют?!»

Конечно, в глубине души он понимал, что ни один зенитчик не остался бы в живых, будь он у своей пушки, но его бесила и приводила в ярость эта беспомощность перед всеподавляющей силой. Разом исчезла надежда даже на то, что удержится линия обороны. «Как можно выдержать это? Все будут похоронены в окопах».

Когда рев самолетов на мгновение стих, Ниеминен скорчившись, рванулся вперед и пробежал несколько метров. Он успел заметить, что и Кауппинен сделал такую же короткую перебежку, но тут земля снова стала рваться вокруг него, и злобное жужжание осколков резало уши. Ниеминен поднял голову. Кауппинен привстал на четвереньки и странно мотал непокрытой головой.

Ниеминен бросился к нему. Глаза капрала заливала кровь. Каска отлетела далеко в сторону.