Стальной шквал - [48]

Хейккиля поискал на газете дату и поразился:

— Это написано осенью прошлого года! Но ведь уже тогда Германия была поставлена на колени! Какой же сопляк писал такие вещи?! "Два года назад речь могла идти лишь об одном: война до полного разгрома русских. Тогда только и разговору было, что вот-вот займут Сороку и Питер…» — писала дальше газета, и Хейккиля начал сердиться:

— Черт, где же этот Яска загулял… ведь уж пора прийти! Пусть посмотрит, кто чьи земли хотел захватить.

И он читал дальше:

«…Если мы трезво и с финской хозяйственностью проанализируем нынешнее положение дел, то мы увидим, что действительной угрозы для нас нет и нам не на что жаловаться. Надо спокойно выждать. Время, конечно же, все устроит, и жертвы наших воинов будут по заслугам вознаграждены: Оловец и Беломорье наши, и только наши!»

Хейккиля так не терпелось показать это Ниеминену, что он готов был встать и пойти ему навстречу, когда тот наконец явился. Прочтя статью, Ниеминен густо покраснел.

— Ты что, думаешь, что и я такой же?.. — шепотом спросил он, и губы его дрогнули.

— Не совсем, но я просто вспомнил твои слова. Ниеминен сел на койку и стал тереть ладонями лицо..

Потом он устало сказал:

— Я как раз думал там, на посту, что, если бы мне дали сейчас свободу, я бы подался домой. У меня такое чувство, что должно произойти что-то ужасное. На той стороне, у рюсся, все стихло, не слышно больше ни звука — Это, знаешь ли, тишина перед бурей. Значит, у них уже все готово.

Хейккиля перестал улыбаться.

— Ты думаешь, начнется сквозное бегство?

— Нет, не то чтоб… но покойников будет много.

Ниеминен сдержал зевоту и пошел к своей койке.

— Давай, знаешь, спать. Пока еще можно поспать спокойно.

Он разделся, проверил, на месте ли бутылка водки, спрятанная под матрасом, и улегся. Вскоре он уже спал сном праведника. А Хейккиля еще долго ворочался. Только теперь он подумал о том, что им предстояло, и ему стало не по себе. «Скоро начнется что-то ужасное… Покойников будет много…» — повторил он про себя зловещее предсказание Ниеминена. «А может, все-таки не будет? Если они в конце концов заключат таки мир? То есть успеют, пока еще не поздно? Надо полагать, они должны немного подумать и о нас. Хотя для них, видно, солдатская душа — пустяк…»

Наконец Хейккиля кое-как уснул. Вдруг он проснулся от того, что вся землянка, казалось, покачивалась. С потолка сыпался песок, на полке подпрыгивали, позвякивая, банки и склянки. Окошко землянки вдруг треснуло и грохнулось на пол. Тогда он, вскочив с постели, заорал:

— Подъем! Черт побери, вот оно, началось!

Призыв был напрасен, потому что все уже повскакали. Наверху гремело и грохотало, как будто там бушевала страшная гроза. Кругом все метались и, бледные, впопыхах натягивали на себя одежду. В землянку ворвался часовой, на нем не было лица:

— Самолеты! Сотни самолетов! — кричал он в исступлении. — Одна зенитка уже взлетела на воздух!

— Противотанковый взвод — сюда! — рявкнул сержант Лайне. — Выходи!

Взмахнув пистолетом, он бросился по траншее на выход, а остальные, цепочкой, последовали за ним. Но не успел сержант пробежать и десяти шагов по открытому месту, как что-то зарычало, зарокотало и с ревом пронеслось над самой головой. И он упал. Остальные инстинктивно попятились и скрылись в траншее.

— Штурмовик! Сержант остался там! Что делать?

— Назад, в землянку! — скомандовал Кауппинен, который был теперь старшим по званию. На груди у него был автомат, а на поясе висели запасные обоймы к нему и пистолет. На голове каска. Красивое лицо этого тихого, скромного парня было тоже бледно, но голос звучал спокойно и твердо:

— Ниеминен и Виртанен, надеть каски, взять оружие и несколько связок гранат. Всем остальным быть в укрытии. Бесполезно идти всем сразу. Одному быть на карауле, чтобы неприятель не захватил врасплох. Сержанта Лайне надо сейчас же вынести оттуда. Хейккиля, ты крепкий парень. Каску надень.

Хейккиля прислушался к грохоту разрывов. В землянке уже стояла такая густая пыль, что едва можно было дышать. Несколько мгновений он боролся со страхом, но затем взялся за каску.

Ну, ладно! Если я отдам концы, вы отошлите домой хотя бы часы. Они отцовские.

Он протиснулся через толпу, сгрудившуюся у выхода, и остановился, шагнув за порог. Снаружи воздух тоже был мутным от пыли и дыма. В горле запершило от жженой земли и пороховой гари. Сержант лежал там же, где упал, в той же позе. «Он отдал концы. И я отдам, как только сунусь туда за ним», — подумал Хейккиля. И в тот же миг наверху заревело, зарокотало. И там, на открытой площадке перед землянкой, завертелись клубы пыли и земляных комьев. Рядом с лежавшим сержантом вдруг появилась небольшая воронка. А подальше — еще и еще.

«Ух ты, черт! У него пушки на самолете!.. Однако идти за сержантом все-таки надо…»

Хейккиля стиснул зубы и ринулся вперед. Он как раз добежал до сержанта, когда за его спиной послышался рев моторов и выстрелы. Вокруг все трещало, землей сыпало в глаза, но Хейккиля уже схватил сержанта за ноги и поволок его. Самолеты проносились один за Другим, но каким-то чудом разрывы снарядов и пулеметные очереди обходили Хейккиля, не задевая его. В ушах стоял визг осколков, земля и камни сыпались градом. Хейккиля втащил сержанта как мешок в траншею и только тут осознал это чудо, что он все еще жив и невредим. Улыбка расплылась по его широкому, пухлому лицу.