Стальной шквал - [30]

До сих пор им везло. Все четверо оказались в одном дивизионе. Теперь же они волновались, так как было неизвестно, попадут ли они в один орудийный расчет или хотя бы один взвод.

— Я знаю, бродяги, — заявил Саломэки, — что сказали командиру батальона. Говорят, мол, надо установить в части родственный дух между начальством и подчиненными.

— Это чтобы все были как братья, — рассмеялся Хейккиля.

Ниеминен бросил взгляд на Саломэки:

— Я, по крайней мере, не согласен называть Виено своим братом. И даже дух его у меня родственных чувств не вызывает.

— И я думаю точно так же, — отразил выпад Саломэки. — В моем роду, например, никогда не было ни одного зануды-моралиста.

Хейно не участвовал в их перепалке. Он поглядывал на молчаливого юношу с тонкими чертами лида, который давно уже сидел рядом, но в разговор не вступал. Он молчал всю дорогу и лишь задумчиво смотрел на проносящиеся пейзажи. Хейно чудилась в нем какая-то барственная изнеженность. И кожа-то как у девушки. Странно, столько времени пробыли в одном учебном центре, а даже не познакомились. Наконец в Хейно победило любопытство.

— Ты в какой роте проходил подготовку?

— Это же Фимма из третьей роты, — поспешил вставить слово Юсси Леппэнен. Он, как обычно, говорил без умолку и во все совал длинный нос. Этого болтуна из Тампере Хейно уже знал, вместе с ним и первый выходной вечер потеряли. Так что он едва взглянул на него.

А Юсси продолжал:

— Его папаша, видишь ли, на гражданке большая шишка. Но яблочко от яблони откатилось чертовски далеко.

Юсси засмеялся, тряся своим огромным носом.

— Он даже школу бросил. Отцу сказал, что в начальство, мол, не стремится. Мы вместе с ним работали по электромонтажу. И даже в школу младших офицеров не захотел идти. Свой в доску, бродяга!

Хейно начал уже другими глазами присматриваться к парню.

— А чего, в самом деле, не пошел? Надо было идти. Стал бы в конце концов офицером.

Нежная детская улыбка осветила лицо соседа.

— Что у Саула общего с пророками?

— А? — Хейно так и остался с разинутым. ртом. А Юсси Леппэнен заржал как жеребец.

— Он тебе сроду не ответит по-человечески!

Но Хейно не сдавался. Он сердито толкнул своего соседа в бок:

— Говори толком! Какого черта ты мне это куриное дерьмо мелешь? Я же, не понимаю.

Я оставляю трудные вопросы на завтра, — снова ответил тот серьезно, хотя детская улыбка не сходила с его лица.

Все захохотали. А Хейно густо покраснел. «Этот бродяга делает из меня посмешище!» Он хотел было сказать что-то резкое, но в это время Саломэки закричал:

— Ребята, деревня!

Все встали в кузове, держась за борта. На этом пути они уже видели много деревень, в некоторых даже останавливались, но теперь интерес достиг высшей точки.

В этой деревне находился штаб дивизиона «Черепная коробка», как сказал им водитель.

— Такие же развалюхи, как и везде.

Их поражала серость здешних деревень. Большинство домов было из бревен, чаще всего ничем не обшитые и неокрашенные. Лишь изредка попадались дома, выкрашенные в красное с белым, как в их родных краях. Им это казалось очень странным. В деревне было лишь несколько дворов. Но кое-где торчали, почерневшие и обвалившиеся печные трубы.

— Э, бродяги, здесь когда-то были бои!

— Эй, глядите-ка, речка! Это же, наверно, Раяйоки!

— Да. просто какой-то ручеек!

Машина остановилась у старого бревенчатого дома, и водитель открыл дверцу.

— Приехали, ребята! Заходите и. располагайтесь, — как дома. А я поеду дальше.

Все пососкакивали на землю, и в тот же миг взревел мотор машины.

— Черт побери! Надо было его спросить, зачем он нас тут оставил.

— Тише! — зашикал Куусисто, глядя на другой берег реки. — Послушаем. Передовая может быть где-то недалеко.

Они прислушались, сдерживая дыхание. Кругом стояла такая тишина, что становилось страшно, — Невольно заговорили вполголоса.

— Если это Раяйоки, то и передовая. должна быть совсем близко, — сказал Саломэки. — Я помню, что вроде бы от границы и до Ленинграда недалеко.

Они, стояли притихшие и всматривались в даль, через реку. Справа был голый, без единого деревца бугор на котором торчали к небу печные трубы сгоревших домов.

— Если это Раяйоки, то та сгоревшая деревня была на русской стороне, — сказал кто-то.

— Бог с ней, — промолвил Хейно и вскинул рюкзак на плечо. — Пошли в дом. Небось за нами пришлют, если кому-то нужно будет.

В доме была одна-единственная большая комната. Старозаветная огромная печь стояла в углу, у стены — несколько двухэтажных коек. Саломэки быстро обследовал помещение. Он заглянул и в раскрытое, зияющее устье печи, а потом, взобравшись на приступку, поглядел и на лечь.

— О, братцы, это чудесная штука. На этой печи можно спать вдесятером. Всяких хреновин тут понаделали. Окошечки маленькие, как отдушины в погребе. Я думаю, парни, это был хлев.

— Балда! Как же ты сюда коров затащишь? Дверь- то какая низенькая. Но где же начальство? Водитель говорил, что и командир дивизиона живет в этой деревне.

— Да, и хозвзвод, — сказал Хейно с голодным блеском в глазах. — Пойдем-ка, ребята, поищем. Ведь пора бы уже и подзаправиться.

Оставили рюкзаки и винтовки в углу и вышли на улицу. Саломэки заглянул мимоходом в сарай и радостно взвизгнул: