Срезающий время - [71]

– «Новое поколение», – словно эта фраза все объясняла, произнес я. – Опилки впоследствии прессуются и получившиеся пеллеты идут в топку.

– Насколько это выгодно? – вновь задал вопрос гость.

– Рентабельность практически нулевая, – ответил я. – При должном обеспечении всего процесса, на каждый вложенный рубль – семь копеек. Но для сохранения природных богатств на это можно пойти. Посмотрите, – указывая рукой под ноги, – эти опилки заменят собой целое дерево, например, вон тот дуб. И так каждый день, по одному спасенному дереву. Так что каждый решает сам для себя, оставит он будущему поколению величавую дубраву или пеньки.

* * *

В начале третьей декады ноября в газете «Северная почта», в подразделе «Из Смоленска» вышла статья Киселева, прочтя которую, я чуть не поверил в переселение душ. Если бы статьи журналиста сопоставить с супом, то пять шестых блюда являлось бы пустой и никому не интересной водой.

«…Преодолев приступы неуверенности и шквал удивления, вызванные отзывами по моей последней статье, я готов исполнить свое обещание, данное три месяца тому назад моему дорогому читателю. Вроде бы и расстались мы совсем недавно, но какое смятение, сколько волнений я претерпел за это время! Какое просветление осенило меня, позволив осознать мое собственное невежество по отношению к другим и к самому себе! Какой решительный и резкий переход от неуверенности к знанию! Теперь я свободен от беспокойства и внутренней дрожи, вызванных острой и порою незаслуженной критикой месье Б. Что ж, драма нашей пикировки подошла к подобию развязки, и события, отвлекавшие меня, дали мне передышку. Я вновь во всеоружии и готов дать бой! Однако позвольте мне собраться с мыслями. Позвольте совладать с собой, чтобы рука моя была тверда, когда я начну писать.

Только совсем недавно, каких-нибудь два столетия назад, благодаря человеческой изобретательности здесь, на окраине Поречского уезда стало возможно жить и хоть что-то сажать. А раньше тут была топь и глушь – настоящее комариное царство, где только мрачные ели, ползучие ивы да прочая искривленная и низкорослая древесная мелочь гляделась в стоячие воды болот. Не было никаких оснований предполагать, что едва придя в более или менее цивилизованный вид, на этом месте можно будет созерцать прорыв технической мысли русского человека. Мало кому из смертных довелось испытать столько эмоций, сколько выпало на мою долю. Итак, мой друг, я приступаю.

Седьмого ноября сего года в имении Борисовых, что расположено в двадцати верстах на север от Смоленска, прошло представление лесопилки нового поколения, работающей от паровой машины Ивана Ползунова. Преподнесено это событие было как величайший прорыв в технике и умах людей. Глупо было бы утверждать, что я не извлек максимум пользы из представленной мне возможности побывать на этом мероприятии и пообщаться с ее организатором. Я действительно искренне надеялся, что наконец-то взошла и осветила небосклон звезда изобретателей над Россией, но – увы! Не проработав и получаса, лесопилка встала. Очередная подделка и слепое подражание машине Ньюкомена потерпело полную неудачу».

* * *

заседание общества купцов, которое я не мог слышать

Над Днепром бушевал ураган, черные тучи сыпали молниями, и даже могучие деревья трясло от грохота и резких порывов ветра. В это самое время на лестнице послышался быстрый топот ног, и дверь залы распахнулась настежь обеими половинками. Собранные на экстренное заседание купцы третьей гильдии настороженно уставились на дверь.

– Кто посмел? – просипел один из сидящих.

Однако же это был тот, кого все с нетерпением ждали: а именно Барсук. С его темно-коричневого плаща катились крупные капли дождя; шляпа была надвинута на самые брови, и он, не сняв ее, торопливо вбежал в залу, оставляя на красном персидском ковре следы мокрой грязи. Бродящие на его бледном лице мутные глаза выражали явный испуг, грубые слова так и слетали с дрожащих губ.

– Пусть Бог проклянет мою душу! Они утопили Марка. Расстреляли из пушек и утопили. Четыреста тысяч фунтов! Четыреста тысяч пошли на дно.

Он отдышался тяжкими и долгими порывами и, наконец, бросился, или, лучше сказать, упал, в кресло, беспокойно озираясь кругом, будто боясь преследования. Бесчисленные вопросы посыпались на него со всех сторон, но он ничего не слушал, никому не отвечал. Потом он быстро вскочил, схватил за руку Лиса и увлек его на другой конец залы, чтобы изъясниться наедине. Все шепотом и знаками выражали свое изумление, не спуская глаз с парочки. Барсук говорил тихо, но с жаром. Лис слушал, внимательно, но недоверчиво; скоро, однако ж, улыбка сомнения слетела с его лица, – оно померкло постепенно и, наконец, побледнело как полотно… Они безмолвно стояли с минуту, потом, глядя друг на друга, одновременно произнесли:

– Клянемся! Лейтенанта Макрона утопить.

Наконец Барсук угрюмо сжал руку Лису, вынул нож и под светом канделябра порезал себе и ему ладонь, и оба вышли вон, не удостоив ни словом, ни даже взглядом собрание.

– Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит? – поднимаясь с кресла, спросил Еж.