Средь тяжкого труда и скорби - [34]

Он не чувствовал бы себя таким замерзшим, если бы не ощущал постоянный голод. К сожалению, даже с едой, которую принес с собой архиепископ Жасин, было негде развернуться. Половина тягловых животных спасательной экспедиции уже была забита ради драгоценного белка, который они представляли, и было маловероятно, что остальные проживут дольше, чем еще пару пятидневок.

Если не меньше, — мрачно сказал он себе, делая еще один глоток горячей воды, маскирующейся под чай. — Добро пожаловать в «весну», Бирк. Интересно, сколько из тех, кто добрался так далеко, умрут с голоду до того, как растает снег?

Они с Сейлисом были далеко-далеко от дома, и он отвернулся от огня, чтобы созерцать застывшую, безжалостную красоту Грей-Уолл. Конечно, в Чарисе тоже были горы. На вершинах некоторых из них даже круглый год лежал снег, несмотря на климат. Но у чарисийских гор также были зеленые, пушистые склоны, с деревьями, которые, как правило, оставались такими круглый год, и снегом, который прилично держался на самых высоких вершинах, где ему и место. Эти же горы были гораздо менее цивилизованными, с крутыми, отвесными склонами, вырезанными из вертикальных граней камня и земли, высовывающими необработанные скалистые вершины над линией деревьев, чтобы смотреть вниз на узкие долины, изрытые снегом и ветром. Красивые, да, и неукротимые, но без ощущения тепла и жизни, которые излучали чарисийские горы. По крайней мере, не зимой. Люди жили здесь, в Гласьер-Харт, веками, прежде чем кто-то по-настоящему попытался исследовать горы Чариса, и все же в этих долинах, пропастях и вершинах была первобытная, неукротимая свирепость, которая смеялась над мыслью, что человечество когда-нибудь сможет их приручить. Он чувствовал… себя неуместным среди них, и он знал, что Сейлис чувствовал то же самое.

Он смотрел на длинную узкую долину, известную как тропа Грин-Коув, и надеялся, что на этот раз никто из его часовых не потеряет пальцы рук или ног — или носы — из-за обморожения. Или, если уж на то пошло, что ни один из них не настолько оцепенел умом и бдительностью, как, без сомнения, ощущали их тела. Ни у кого из них не было возможности разжечь такой огонь, как у него, не там, где можно было увидеть дым, и он старался не чувствовать себя виноватым из-за этого.

След исчезал в голубизне горных утренних теней, когда он змеился на север к провинции Хилдермосс, и, если их информация была такой же точной, как обычно, в этот самый момент в долину направлялись люди. Люди, которые были так же целеустремлены — и так же полны ненависти, — как люди Бирка Реймана.

Он опустил взгляд на обугленные руины Брадуин-Фоли и слишком хорошо понял эту ненависть. Почерневшие бревна и потрескавшиеся фундаменты того, что когда-то было процветающим, если не слишком большим, горным городом, торчали из сугробов, как надгробия для всех людей, которые здесь умерли. Погибли во время первоначального нападения и пожара или умерли от голода и лишений позже. Настоящие могилы были скрыты под снегом, переполнявшим скромное скалистое кладбище, окружавшее такие же обугленные руины городской церкви. Священник Брадуин-Фоли и дюжина членов его общины были заперты в этой церкви до того, как она была сожжена, и, глядя на обломки, Рейман задавался вопросом, как это варварство стало настолько обычным, что казалось почти неизбежным.

— Вы думаете, они все еще приближаются, сэр? — спросил Траскат через мгновение, и Рейман пожал плечами. Он все еще не был уверен, как он стал командиром стрелковой роты удвоенной численности, но не было особых сомнений в том, как солидный, надежный Траскат стал его заместителем.

Преданность Траската Церкви Ожидания Господнего, его вера в викариат как наместников архангелов на земле привели его к изгнанию в чужую страну, где он и его семья ежедневно подвергались оскорблениям и преследованиям со стороны фанатиков, которые ненавидели всех чарисийцев, независимо от их веры. Это также привело звездного игрока третьей базы «Теллесберг кракенз» к тяжелому труду, скудной зарплате и нищете грузчика на набережной Сиддар-Сити, и он принял это — принял все это — потому что вера, которая сделала его приверженцем Храма, требовала этого от него. Потому что он не смог принять раскол, разделивший Божью Церковь, несмотря на терпимость и правовую защиту, которые корона и Церковь Чариса гарантировали в империи сторонникам Храма. Его упрямая честность и вера в Бога не оставили ему другого выбора, кроме как повернуться спиной к родной земле и жить в изгнании от всего, что когда-либо знали он и его семья.

До «Меча Шулера». Пока он не увидел изнасилования, убийства, зверства, совершенные в Сиддар-Сити выкрикивающими лозунги и вооруженными толпами, слишком часто возглавляемыми людьми в облачении инквизиции Матери-Церкви. Его собственная семья чуть не была уничтожена в этой бойне, его детям угрожали убийством, а его жене — изнасилованием. Тогда он дал отпор, и когда толпа окружила их убегающие семьи, он и Рейман смирились со смертью в слабой надежде, что, стоя насмерть на улицах горящей столицы Сиддармарка, они смогут выиграть время для людей, которых они любили, чтобы те добрались до безопасности. И они двое — и их семьи — были спасены от этой толпы только прибытием вооруженных чарисийцев во главе с родившимся в Сиддармарке реформистом.