Средь тяжкого труда и скорби - [32]

В рамках этой кампании она упорно боролась, чтобы убедить Грин-Маунтина сделать Мейру своей главной фрейлиной. Барон сопротивлялся этой идее, опасаясь возможных политических последствий, если бы показалось, что он намеренно окружает Шарлиан своими родственниками и сторонниками. Но Шарлиан стояла на своем, и Мейра служила опорой королевы-ребенка против всех этих других слуг, что объясняло, почему Шарлиан настояла на том, чтобы взять ее с собой в Теллесберг, когда она радостно оставила дворец со всеми остальными фрейлинами в Чисхолме. С тех пор она не переправляла ни одну из этих дам в Теллесберг. Она также не выбрала ни одной фрейлины из Старого Чариса, чтобы добавить ее к Мейре. На самом деле, как подозревала Айрис, глубокая привязанность императрицы к леди Хант была единственной причиной, по которой Шарлиан подождала два года после собственной свадьбы — до свадьбы самой Мейры с графом Хант — прежде чем официально полностью упразднить этот пост.

Леди Хант ничего из этого Айрис не объяснила, но Филип Азгуд не был бы шпионом ее отца в течение стольких лет, не узнав много нового о внутренней динамике королевства Чисхолм. Ему не потребовалось много времени, чтобы обновить свою информацию о ней, и Айрис согласилась с его анализом. То, что Мейра Ливкис Брейгарт была названа официальной «компаньонкой» Айрис (поскольку термин «фрейлина» был так… с энтузиазмом устранен императрицей Шарлиан), почти наверняка было хорошим знаком.

Во всяком случае, я надеюсь, что это так, — подумала она, глядя через воду на медленно проплывающий остров. — Филип прав в том, что это лучший вариант из возможных для нас, но «лучший» не обязательно означает «хороший». А Гектор — хороший человек, как и сейджин Мерлин, и он, очевидно, доверяет Кэйлебу и Шарлиан. Но все же, они оба чарисийцы и…

— У Шарлиан было точно такое же выражение лица, когда она волновалась, — задумчиво сказала Мейра. Айрис быстро взглянула в сторону, но все, что она увидела, был профиль леди Хант, потому что глаза более старшей женщины были прикованы к острову Лок. — Примерно в половине случаев, — продолжила она тем же задумчивым тоном, — если бы кто-нибудь смог убедить ее, что обсуждение того, что ее беспокоит, не является признаком слабости, она обнаружила бы, что все не так плохо, как она думала, пока боролась с этим самостоятельно. Не всегда, конечно. Но иногда.

Айрис слабо улыбнулась.

— Уверена, что так оно и было… иногда, миледи. Но, как вы говорите, не всегда.

— Да, — согласилась Мейра. — Однако дело в том, — она повернула голову, чтобы посмотреть в карие глаза Айрис со своей собственной нежной улыбкой, — что, пока она не попробовала поговорить с кем-нибудь об этом, она никогда не могла по-настоящему знать, был ли это один из тех случаев, когда это поможет.

Их взгляды встретились на мгновение, а затем улыбка Мейры исчезла.

— Вы все еще беспокоитесь о том, как она относилась к вашему отцу, ваше высочество. — Она слегка покачала головой, когда Айрис открыла рот. — Конечно, это так. — Она пожала плечами, не отводя взгляда от княжны. — Когда так долго было столь много ненависти, так много кровопролития — когда две семьи накопили так много взаимных обид — так и должно быть. И, если я буду честна, я должна признать, что считаю, что у Шарли — я имею в виду ее величество — было гораздо больше причин ненавидеть вашего отца, чем у него когда-либо было ненавидеть ее. Если уж на то пошло, я не буду притворяться, что, если бы твой отец попал в ее власть, ей было бы очень, очень трудно не отрубить ему голову и назвать это правосудием, а не местью.

— И вы бы согласились с ней, миледи? — спросила Айрис так тихо, что ее голос был едва слышен сквозь шум ветра и волн.

— Я чисхолмка, ваше высочество. Король Сейлис был моим королем, а не просто другом моего двоюродного брата. И мне было больше двадцати лет, когда он умер. Я знала его — знала его лично, а не только как короля, — а также то, как он оказался там, где был, и умер так, как умер. Так что, да. — Она очень спокойно встретила взгляд Айрис. — Да, я бы назвала это правосудием. Возможно, это тоже была бы месть, но это было бы справедливо, не так ли?

Их взгляды встретились на долгое, неподвижное мгновение, а затем губы Айрис задрожали, и она опустила взгляд.

— Иногда кажется, что правосудие решает так мало, — прошептала она, и Мейра мягко коснулась ее плеча. Она снова подняла глаза, и взгляд старшей женщины был таким же нежным, как и ее прикосновение.

— Иногда правосудие вообще ничего не решает, — сказала она. — А месть решает еще меньше. Вы слышали, как Шарлиан обращалась к подданным вашего брата после того, как один из них попытался убить ее на самом троне?

— Нет. — Айрис покачала головой, ее сложенные руки сжались одна на другой. Она узнала об этом покушении только после того, как добралась до «Дестини», и часть ее боялась того, как этот опыт, должно быть, ожесточил ненависть Шарлиан Армак к княжеству, в котором она родилась.

— Я сама там не была, — сказала Мейра, — но клерки записали стенограмму каждого из ее заседаний, проходивших в суде… включая это. Она только что помиловала четырех осужденных предателей, и когда она посмотрела на тело человека, который пытался убить ее, она сказала: — Конечно, Бог плачет, видя такое насилие среди Своих детей. — А потом она сказала: — Что бы ни говорила храмовая четверка, Бог не призывает нас радоваться крови и мукам наших врагов!