Спрут 6. Последняя тайна - [5]

Так продолжалось до того дня, когда Давиде однажды не наскучило смотреть телевизор; он взял валявшуюся рядом вчерашнюю нечитанную газету.

С первой полосы на него глянула хорошо ему знакомая физиономия и бросился в глаза жирный заголовок над фотографией: «Эспиноза выпущен из тюрьмы по состоянию здоровья». Отсидев всего несколько месяцев — ровно столько, сколько он, Давиде, провалялся на больничной койке, — этот негодяй оказался на свободе! Давиде ни на минуту не забывал о той клятве, которую дал сам себе, когда в последний раз видел Эспинозу: Надо думать, что и тот не забыл его слов: «Я буду ждать тебя, когда ты выйдешь из тюрьмы, я достану тебя, где бы ты не был. Я не дам тебе больше приносить вред людям. Твое время кончилось!».

Говорят, что людям помогает выздороветь, выжить любовь. Давиде помогла выжить единственная владевшая им мысль — покончить с ненавистным Эспинозой. Ему помогла выжить не любовь, а ненависть.

С той минуты, как Ликата увидел это сообщение в газете, в нем словно сработала какая-то пружина. От апатии, безразличия не осталось и следа. Дело быстро пошло на поправку. Он сам установил себе строгий режим дня: ежедневные занятия гимнастикой, пробежка вокруг клиники по парку. По нескольку раз в день отжимался на коврике в своей палате. Он чувствовал, как мышцы наливаются былой силой, глядя на себя в зеркало, видел, что кожа приобретает здоровый цвет, лицо свежеет, потухшие зеленоватые глаза загораются прежним огнем.

Когда Давиде вспоминал брошенные ему с издевкой слова Эспинозы: «Не пройдет и года, как я буду свободен!», кулаки его сами сжимались и он про себя повторял: «Я достану тебя, сукин сын, я тебя еще достану, где бы ты не был!».

Первые шаги на воле

Выйдя, наконец, из больницы — весь его багаж составлял полупустой пластиковый пакет, — Ликата ощутил такое чувство свободы, будто вышел из заключения. «Вот я, как и Эспиноза, вышел на волю», — подумал он. Никто не знал о его выписке из клиники, никто не встречал у ворот. По пустынной улице он направился к автобусной остановке и вскоре был в центре города.

Никуда не заходя, никому даже не позвонив, Давиде немедленно отправился по адресу, который давно уже держал в голове. Эспиноза после выхода на свободу жил не на своей роскошной вилле «Паузония» в Швейцарии, близ Локарно (ее, наверно, конфисковали, или он ее продал), а на городской квартире в центре Милана.

Здание было внушительное — старинное палаццо с красивым подъездом, но это был обыкновенный жилой дом, на первых этажах которого находились различные конторы. Названия их украшали массивные двери парадной. Теперь у Эспинозы не было ни охраны, ни сторожевых псов у ворот.

Беспрепятственно поднявшись на второй этаж, где находилась квартира, она же — и офис Эспинозы, Ликата увидел, что дверь полуоткрыта.

Когда Ликата вошел в переднюю, до него донеслись два голоса — мужской и женский. Женщина говорила:

— До свидания, папа. До завтра. У меня уже скоро поезд в Бергамо. Прошу тебя: не забывай аккуратно принимать лекарство. Я тебе тут все оставила и написала. Принимай строго в определенное время.

— Да, да, не беспокойся, я все помню, — отвечал мужской голос, по-видимому это был Эспиноза.

Давиде вошел в гостиную. Большая комната напоминала зал музея. Она была уставлена стеклянными витринами и горками с экспонатами коллекций Эспинозы — старинные часы, старинные куклы, дорогой фарфор и прочие раритеты. Видимо, все эти предметы старины, дорогие сердцу их владельца, были перевезены сюда с его швейцарской виллы.

На пороге Ликата столкнулся с высокой девушкой, спешившей с дорожной сумкой в руке к выходу.

Провожая дочь, в гостиную из соседнего с ней кабинета вышел и Эспиноза.

— А, вот и вы, — увидев Ликату, спокойно произнес он вместо приветствия. — Я ждал, что вы появитесь, — добавил он с таким видом, словно и впрямь ожидал с минуты на минуту его прихода. — Познакомьтесь. Это моя дочь. А это синьор Ликата — поистине незаурядный человек. Второго такого не найти, — в голосе Эспинозы звучала обычная ирония.

— Очень приятно, — отвечала девушка, прямо и серьезно взглянув в глаза Ликате. — Мне нравятся люди, не такие, как все.

Дочь Эспинозы была высокая, стройная, стриженная. Одета строго, по-деловому.

— Да уж кто человек незаурядный, так это ваш отец. Второго такого не сыщешь, — в тон Эспинозе сказал Ликата.

— Вот за это я его и люблю, — ответила девушка, улыбнулась на прощание и вышла, захлопнув за собой дверь.

— Садитесь, Ликата, — устало, но довольно любезно пригласил Эспиноза. — У меня даже нет ничего предложить вам выпить. Эти врачи запретили мне все на свете, единственно, что разрешают — это тихонько умереть…

— Мне будет жаль вашу дочь — у нее такое честное, чистое личико. Не повезло ей с отцом…

— Вы удивлены? Наверно, когда вы прочитали в газетах, что меня выпустили по состоянию здоровья, то подумали, что это просто трюк, чтобы выбраться из тюрьмы? Увы, это правда, дела мои совсем плохи. — Эспиноза взял из стоявшей перед ним на подносике с лекарствами коробочки таблетку, проглотил и запил ее водой. Потом, помолчав немного, продолжал: —Я искренне сожалею о случившемся с вами. Я никогда не одобрял этих варварских кровавых методов. Зачем стараться вас убить? Ведь вы не представляете особой опасности. — В голосе его вновь зазвучали прежние нотки высокомерия, глубокого презрения к людям. — Что вы собой, в сущности, представляете? Ничего. Вы лишь маленький винтик, лишь безрассудно смелый одиночка… Все разваливается, Ликата. Старого «Купола» больше не существует, Тано Каридди удрал куда-то далеко, Эспинозы вот-вот не станет, а всем заправляет какой-то бандит, уголовник, настоящий разбойник с большой дороги… Я ненавижу мафию, но и таких людей, как вы, тоже…