Спрут 6. Последняя тайна - [4]

— Я хочу вернуться домой, в Милан, — ответила Сильвия.

Все ее мысли были уже в Милане, где в клинике боролся за жизнь Давиде. Ее единственным желанием было находиться рядом с ним.

В миланской клинике Давиде прямо с вертолета подвергли новому общему осмотру при помощи самых современных приборов. Первым делом носилки с ним вкатили в компьютерный томограф — металлическую капсулу, напоминавшую видом ракету. От этого медицинского компьютера тянулись провода к множеству дисплеев, каждый из них показывал работу того или другого внутреннего органа. После этой короткой процедуры, когда весь его организм был просвечен и деятельность всех органов продиагностирована, Давиде вновь оказался на операционном столе. В результате первой и долгой повторной операции две пули удалось извлечь, но третью удалить врачи и тут не решались — она сидела слишком глубоко, а состояние раненого было слишком слабым. Решили отложить операцию — третью — примерно на год, дать пациенту окрепнуть, зажить его ранам.

Давиде лежал один в особой палате, оборудованной сложнейшей аппаратурой, за ним велось строжайшее наблюдение.

И вот, наконец, рядом с ним была Сильвия. Крепко держа его за руку, она рассказывала:

— Мне очень жалко было расставаться с областным прокурором, мы с ним неплохо понимали друг друга. Но с Палермо покончено. Теперь я вновь в Милане, рядом с тобой…

Давиде слушал ее, пока еще молча. Губы были крепко сжаты. Глядевшие из-под бинтов глаза оставались холодны, не выражая ни волнения, ни радости встречи…

Вскоре Давиде начал вставать с больничной койки, осторожно двигаться по палате. Ему не хотелось ни смотреть стоящий в палате маленький телевизор, ни слушать радио. Он мог подолгу стоять, застыв у окна, и глядеть на деревья в окружающем больницу парке. Потом все с таким же бесстрастным, равнодушным видом, он опять ложился на постель. Казалось, его покинули все чувства, неизвестно чем были заняты его мысли. Его не радовало ни постепенное, медленное, но неуклонное возвращение к жизни, ни встречи с Сильвией, которая теперь была опять рядом с ним, здесь, в Милане.

Однажды, когда Сильвия после работы приехала в машине навестить его (клиника находилась довольно далеко от города), ее ждал неожиданный сюрприз.

В холле больницы, подойдя к барьеру, за которым сидела дежурная медсестра, Сильвия, как обычно, назвала номер палаты, в которую идет.

Но вместо обычного «Пожалуйста», услышала в ответ от дежурной:

— Мне очень жаль, но нельзя. Я не могу вас пропустить.

— Почему? Я — Сильвия Конти, иду навестить Давиде Ликату.

— Знаю. Но пациент просил его не беспокоить, категорически запретив кого-либо к нему пускать.

— Но в чем дело, что случилось?

— Не знаю. Состояние больного удовлетворительное, но его желание для нас закон.

Не слушая больше дежурную, Сильвия схватила трубку стоящего у медсестры на столике служебного телефона.

— Нельзя звонить по этому аппарату! — закричала дежурная. — Не смейте его беспокоить!

На помощь дежурной устремились другие медсестры.

Но Сильвия успела набрать номер палаты Давиде. В трубке раздались гудки, но к телефону никто не подходил. Наконец Давиде молча снял трубку.

— Давиде, это я — Сильвия! Мяня к тебе не пускают! В чем дело? Я хочу тебя видеть! — кричала Сильвия, но на том конце провода никто не отвечал. Потом Давиде не спеша повесил трубку.

Сильвию душили гнев и обида, но главное — она не понимала, в чем дело. Наконец, осознав, что он не хочет с ней говорить, Сильвия отошла от телефона и, ничего не понимая, все также, словно во сне, побрела к выходу, распахнула дверцу, села в машину, включила зажигание…

Сверху, в широкое окно своей палаты, Давиде долго бесстрастно смотрел вслед отъехавшей машине, пока она не достигла конца аллеи и не скрылась за воротами клиники.

Так, в состоянии полнейшей апатии, мрачной подавленности Давиде пребывал целые дни. Ел, спал, ходил на бесконечные процедуры, изредка смотрел телевизор и спал — спал охотно и подолгу — организм сам восстанавливал утраченные силы.

А в те минуты, когда он не был чем-то занят и не спал, Ликата думал о своей жизни, о Стефано, и думы его были не веселые. Действительно, было от чего прийти в уныние. Давиде думал о том, что мафия дважды сломала его жизнь: первый раз, когда он был вынужден скрываться долгие годы в Америке от ее мести второй раз — теперь, когда он вновь обрел свое место в борьбе, чуть не убив его и, во всяком случае, хотя он и остался жив, надолго выведя из строя. Его, наверно, ждет через какое-то время еще одна страшная операция. Не исключено, что во время нее он может умереть или остаться полным инвалидом — стать паралитиком, потерять зрение или что-нибудь в таком роде. А жить с пулей в голове тоже мало радости. Поэтому не стоит связывать свою жизнь с Сильвией — она молода, умна, хороша собой, перед ней блестящая карьера. Что может дать ей он, пятидесятилетний, сломленный человек, простой полицейский, который и своим-то ремеслом теперь вряд ли сможет заниматься так, как прежде? Сильвия однажды уже немало пережила из-за своей любви к бедняге Каттани, зачем заставлять ее вновь страдать? Хватит с нее полицейских, убитых или едва живых от ран…