Спрут 6. Последняя тайна - [3]

— О, госпожа помощник прокурора, судья Сильвия Конти! — улыбаясь, приветствовал Сильвию Эспиноза. — Как всегда такая красивая, обворожительно женственная, хрупкая и вместе с тем несгибаемая! Ну что, довольны, что это исчадие ада, этот враг рода человеческого Антонио Эспиноза предстанет перед судом? Ведь это дело ваших милых ручек! «Встаньте, подсудимый Эспиноза, суд идет. Поклянитесь говорить правду, одну только правду»…

— Сегодня, Эспиноза, надеюсь, вы, наконец, перестанете паясничать, — перебила его Сильвия.

— Примите мои поздравления, синьора. Сегодня великий день — судят страшного преступника. И весь этот спектакль — с председателем суда, свидетелями, адвокатами, публикой, — поставили вы, это вы его главный режиссер!

— Как вам, Эспиноза, удается быть таким циничным, даже по отношению к самому себе? — холодно спросила Сильвия.

— Я вовсе не циничен, это просто хорошее знание людей, большой жизненный опыт… — с неизменной улыбкой ответил Эспиноза.

По лестнице, ведущей к залу, взбежал запыхавшийся секретарь суда.

— Госпожа судья! — крикнул он Сильвии. — Судебное заседание переносится: несколько минут назад совершено покушение на Давиде Ликату!

Из суда Сильвия помчалась в больницу, куда увезли Давиде. Побежала по коридору, такому же длинному, как тот, по которому совсем недавно шла во Дворце правосудия. Тут она не скрывала своего страшного волнения. Дойдя до двери операционной, она неподвижно застыла… Грозный прокурор Сильвия Конти выглядела сейчас испуганной маленькой девочкой. Она не знала, что ей делать: осмелиться постучать или просто ждать? Но ждать не пришлось. Дверь операционной раскрылась, и в коридор вышел профессор, делавший операцию.

— Ну что, профессор? Есть надежда? — выдохнула Сильвия.

Хирург — пожилой мужчина в больших очках — посмотрел Сильвии прямо в лицо и медленно покачал большой седеющей головой в белом колпачке.

— Почти никаких шансов спасти его, — проговорил он с безжалостной профессиональной прямотой, видя в Сильвии лишь прокурора. — Две пули мы извлекли, но третья застряла очень глубоко и, боюсь, задела жизненно важные центры. Потребуется еще одна, более сложная операция, которую нам тут не сделать. Мы отправим его в Милан.

Сильвию пустили в послеоперационную палату. Давиде с забинтованной головой и шеей недвижно лежал в окружении капельниц, какой-то сложной медицинской аппаратуры, весь опутанный проводами от установленных датчиков. На мерцающих в полутьме экранах кардиографов и энцефалографов, чутко следящих за работой сердца и мозга, бегущие строки кривых, дрожащие точки и тире, свидетельствующие о том, что организм раненого борется за жизнь. Давиде лежал с закрытыми глазами. Неизвестно, в сознании или нет.

Сильвия просунула пальцы под ладонь Ликаты.

Задыхаясь от сдерживаемых слез, она прошептала:

— Держись, Давиде. Не бойся, ты справишься с этим, справишься!

В ответ раненый слабо, еле ощутимо пожал ей руку. Но может быть, ей это только показалось.

Сильвия вышла из палаты. На пороге она обернулась и еще раз повторила как мольбу, как заклинание:

— Ты справишься, ты выдержишь это, Давиде!

Когда Ликату санитарным вертолетом отправили в Милан, где он должен был подвергнуться новой операции в лучшей нейрохирургической клинике страны, Сильвия решила отправиться к своему шефу — областному прокурору для важного разговора.

Областной прокурор Сицилии оказал своей младшей коллеге самый любезный прием. Его уважение к этой молодой худенькой женщине, не раз доказывавшей незаурядную смелость и мужество в самых опасных ситуациях, и известной своей решительностью в борьбе с мафией, еще больше возросло после того, как ей удалось посадить на скамью подсудимых самого Эспинозу и добиться его осуждения. Пусть его приговорили, благодаря заступничеству высоких римских покровителей, всего лишь к одному году тюрьмы, но и это — важная победа в повседневной, изматывающей борьбе прокуратуры и карабинеров против мафии, продажных политиканов и их всесильных пособников.

— Что скажете хорошего? — спросил Сильвию этот старый, многоопытный судейский, усаживая посетительницу в кресло перед собой.

— Я пришла просить вас о переводе меня на работу из Палермо в другой город, — сразу выпалила Сильвия. Тон ее был официален, она держалась почтительно, но независимо, и настроена была весьма решительно.

— Нам будет очень жаль лишиться такого работника, как вы… — попытался возразить ей прокурор.

Но Сильвия продолжала, как бы отметая все возможные возражения:

— Думаю, что работа прокуратуры от этого не пострадает. Я свое дело довела до конца. Эспиноза осужден — это было главной задачей следствия, которое вела возглавляемая мною группа… — Но вдруг неожиданно перейдя с сухого, официального тона на доверительный, дружеский, она продолжает: — У меня нет больше сил… Я смертельно устала от крови, от чувства постоянного страха, мне надоело ездить в бронированных машинах… Я хочу пройти по улице пешком, не опасаясь получить пулю в спину…

Прокурор, тронутый прямотой и искренностью Сильвии, проговорил:

— Ваша просьба будет удовлетворена. Вы заслужили это право. Есть ли у вас какие-нибудь пожелания относительно места новой работы?