Сполохи - [18]
— Горло, температура. Просто напасть: то один, то другой, — показала она на детей. — Мой-то в командировке, а ведь сегодня распределение квартир…
— Я знаю, — кивнул Значонок. Достал из кармана бумажку: — Вот, прислали «телегу», — показал он бумажку, не разворачивая.
— Насекомец! — подала голос Таня.
— Конечно, насекомец, если опыляю растения, — согласился Иван Терентьевич. — Я даже мед умею собирать. Я сейчас принесу, и ты увидишь, какой это мед! — добавил он хвастливо.
И, забежав домой, достав из чулана поллитровую банку меда, сказал Люде:
— Пойду в поле, поползаю с цветка на цветок… Сегодня в час дня будут делить квартиры. Так я постараюсь успеть.
Селекционера часто сравнивают с художником. Дайте нескольким художникам одинаковые холсты, кисти, краски, один сюжет — все картины выйдут разными. Значонок опыление производит сам — переносит пыльцу с цветка на цветок ученическим перышком. Пусть рядом работают другие селекционеры, делают то же самое — у Значонка результат будет много выше. Это необъяснимо, это как последнее чутье гениального живописца.
— Господи, благослови! — начинал Значонок работу.
Меж картофельных кустов, играя хвостом, бегала трясогузка, посматривала на него, заходила сзади, и разговаривать с ней было затруднительно. «Все равно я на тебе не женюсь, — говорил ей Значонок. — Я старый». Фанерные таблички с номерами гибридов были в известковых потеках. Воздухом проходили небольшие стаи скворцов. Было солнце, и не было его. Цыбатый ветер шел полем. Ветер был близорукий рассеянный интеллигент, У него был мягкий характер. На любознательном носу сверкало пенсне. Но оно плохо помогало — натыкался на всех, переворачивал обрывок газеты, но не разбирал мелких буковок, с досадой оставлял его, а потом вновь возвращался, цеплялся полой длинного походного сюртука за березы у проселка. Поэтому пуговиц у него всегда недоставало.
Как и у Ивана Терентьевича, впрочем, на пальто и пиджаках (Люде он не позволял трогать его вещей, самому же следить за ними было недосуг).
Иван Терентьевич, работая, обычно что-нибудь мурлыкал себе под нос. Репертуар был пестр, все зависело от настроения.
Но сейчас мешала трясогузка, приходилось ломать голову над ее глупенькими вопросами.
— Изыди, нечистая сила, останься, чистый крахмал! — услышал он вдруг голос Шапчица, выпрямился, потирая уставшую поясницу, обернулся.
— Вы красиво работаете, — искренне сказал Шапчиц. — Я ведь давно к вам подкрался, все тревожить не хотел.
— Это верно, сынок, — в нашем деле зрители не обязательны. — Иван Терентьевич со смущением почесал мясистый нос, соображая, слышал Шапчиц или нет его болтовню с трясогузкой. — Знаешь, я вот думал сейчас: хорошая у нас работа. Она ведь лениться не позволяет.
Иван Терентьевич был как добрый весковый дядька, лукавый и простодушный, не ведающий недругов и спокойной любовью любящий живое. Он готов был поставить с мужиком телегу на колеса, похлюпать со вдовой на радуницу. Его брюки по самые коленки были в росе и вымазаны землей, из кармана пиджака торчал мятый пухлый блокнот. Деревянная ручка с ученическим пером в его толстых сильных пальцах казалась тончайшим инструментом Левши. Да так оно и было в действительности.
Иван Терентьевич нашел в кармане яблоко, протянул его Шапчицу:
— На! Чего оно у меня валяться-то будет.
Пожалуй, своими лапами Значонок не сумеет взять с гладкой столешницы швейную иглу, улыбнулся вдруг про себя Шапчиц.
— Иван Терентьевич, — все же решился он сказать то, ради чего пришел, — я бы хотел избежать кривотолков. Я хочу, чтоб вы услышали все от меня. Мой сорт рекомендован некоторым хозяйствам и пойдет с будущего года.
Шапчиц слегка смутился: Значонок выжидательно глядел на него, будто еще не все было сказано.
— Ну и что? — наконец произнес Значонок.
— Ну и все…
— Тогда поздравляю. Читал я ваше стихотворение, как же, на память выучил, — с насмешливой доверительностью сказал Значонок. — Прекрасное стихотворение. Вот только рифмы в нем, простите, хреновые.
— Почему хреновые? — опешил Шапчиц. — Какое стихотворение?
— Под названием «Бульба шапчицкая».
«Учитесь у Пушкина, Лермонтова, Блока… Литконсультант районной газеты Сидоров», — усмехнулся Шапчиц.
— Ну да.
— Будете сражаться?
Значонок пожал плечами:
— Мне давно объявил войну «палачанский». А ваш сорт разве солдат второго фронта, зашел ко мне с тыла?
Не сразу у Ивана Терентьевича после этого разговора пошла работа как надо. Но постепенно он увлекся, и снова было ему хорошо, ведь настоящая работа всегда очищение.
— Эй! — крикнула трясогузка. — Взгляни-ка на солнце.
— Взглянул. — Иван Терентьевич разогнулся. — А что?
— Как же, что?! А «телега»?.. А Танька?.. Кто целое утро морочил мне голову?
— Тихо-тихо! Успокойся. Не шуми. Видишь, я уже собрался. Я уже пошел.
Иван Терентьевич успел к часу дня в институт. Лаборатории, кабинеты, коридоры быстро пустели, потому что наступил обеденный перерыв.
Но пустым был и конференц-зал. Иван Терентьевич сел у двери, стал ждать, когда соберется народ.
А через час к нему подошла доктор Семенова:
— Иван Терентьевич, отчего вы просидели здесь весь обеденный перерыв?
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».