Сперонара - [9]

Вообразите картину, которую мы только что описали, в свете того огромного маяка, что именуют Везувием, и скажите, существует ли в целом мире нечто, способное сравниться с подобным зрелищем.

Рядом с этими памятными событиями античности внезапно встает одно памятное событие совсем недавнего прошлого. Это всего лишь эпизод грандиозной эпопеи, начавшейся в 1789 году и закончившейся в 1815 году. Вот уже два года как французы господствовали в Неаполитанском королевстве, вот уже две недели как там царствовал Мюрат, однако Капрея все еще принадлежала англичанам. Его предшественник Жозеф дважды предпринимал попытку захватить остров, и дважды буря, эта вечная союзница Англии, рассеивала его корабли.

Мюрату было невыносимо тяжело видеть этот остров, будто железной цепью перегородивший его рейд; вот почему по утрам, когда солнце всходило за Сорренто, именно этот остров в первую очередь привлекал его взор, а по вечерам, когда солнце садилось за Прочидой, этот остров вновь приковывал к себе его последний взгляд.

Каждый день Мюрат ежечасно расспрашивал тех, кто его окружал, об этом острове и узнавал о почти неправдоподобных мерах предосторожности, принятых его комендантом Гудсоном Лоу. В самом деле, Гудсон Лоу не стал полагаться на то неприступное кольцо отвесных скал, какое окружает Капрею и какого вполне хватало Тиберию; комендант построил четыре новых форта в придачу к уже существующим укреплениям; по его приказу были уничтожены заступами и взорваны минами тропинки, которые змеились по краям пропастей и на которые даже козопасы решались ступать разве что босыми ногами; наконец, он выдавал гинею в награду каждому человеку, которому удавалось, несмотря на бдительность часовых, проникнуть на остров каким-либо путем, неизвестным ни одной живой душе, кроме него.

Что касается военно-технического обеспечения острова, то в распоряжении Гудсона Лоу были две тысячи солдат и сорок артиллерийских орудий, которые, изрыгнув пламя, должны были поднять тревогу на острове Понца, где у англичан стояли на якоре пять фрегатов, всегда готовых устремиться туда, куда их звали пушки.

Подобные препятствия могли бы обескуражить кого угодно, но только не Мюрата, ибо Мюрат был человеком, способным совершить невозможное. Мюрат поклялся овладеть Капреей, и, хотя прошло всего три дня с тех пор, как была дана эта клятва, он уже полагал, что не сдержал свое слово, но тут прибыл генерал Ламарк. Ламарк только что захватил Гаэту и Маратею, Ламарк только что дал одиннадцать сражений и покорил три провинции. Ламарк был именно тем человеком, в котором нуждался Мюрат; поэтому, ничего не говоря генералу, Мюрат подвел его к окну, вложил ему в руки подзорную трубу и показал остров.

Ламарк быстро взглянул в сторону острова, увидел английские флаги, развевавшиеся на фортах Сан Сальваторе и Сан Микеле, ладонью задвинул обратно четыре тубуса подзорной трубы один в другой, и произнес:

«Да, я понимаю: надо будет его взять».

«Ну, и что дальше?» — спросил Мюрат.

«А то, — ответил Ламарк, — что он будет взят. Вот и все».

«Когда именно?» — осведомился Мюрат.

«Завтра, если угодно вашему величеству».

«В добрый час, — сказал король, — вот один из тех ответов, которые мне нравятся. Сколько солдат тебе нужно?»

«А сколько их всего?» — спросил Ламарк.

«Примерно две тысячи».

«Что ж! Пусть ваше величество даст мне тысячу пятьсот или тысячу восемьсот солдат и позволит мне брать их среди тех, кого я к вам привел: эти люди меня знают, а я знаю их. Мы либо погибнем все до одного, либо возьмем остров».

Мюрат, не говоря ни слова, протянул Ламарку руку. Он сказал бы то же самое, будучи генералом; он был готов сделать то же самое, будучи королем. Затем оба paccfaлись: Ламарк пошел отбирать солдат, а Мюрат — собирать суда.

На следующий день все было готово — и солдаты, и корабли. Вечером участники похода покинули рейд. Какие бы меры предосторожности ни были приняты, чтобы сохранить экспедицию в тайне, слухи о ней распространились: весь город собрался в порту и приветствовал криками маленький флот, отправлявшийся в поход весело, преисполненный беспечной уверенности в том, что все расценивали как невозможное дело.

Вскоре ветер, благоприятный сначала, стал слабеть: не успели корабли преодолеть и десяти миль, как он окончательно стих. Суда пошли на веслах, но на веслах далеко не уйдешь, и, когда рассвело, флотилия все еще находилась в двух льё от Капреи. И тут, как будто французам надлежало вступить в борьбу со всеми непреодолимыми обстоятельствами на свете, начался шторм. Волны с такой силой бились об отвесные скалы, окружающие остров, что в течение всего утра не было никакой возможности подойти к нему. В два часа дня море успокоилось. В три часа неаполитанские бомбарды обменялись первыми залпами с батареями форта; им вторили крики четырехсот тысяч душ, заполнивших пространство от Мерджеллины до Портичи.

Это было поистине великолепное зрелище, устроенное новым королем для своей новой столицы; между тем сам он с подзорной трубой в руке находился на террасе дворца. С борта судов можно было наблюдать всю эту толпу, расположившуюся на различных ступенях гигантского цирка, ареной которого являлось море. Цезарь, Август и Нерон устраивали для своих подданных лишь травли зверей, сражения гладиаторов и навмахии; Мюрат же подарил своим подданным зрелище настоящей битвы.