Спасти царевича - [54]

Мирослав невольно потупился.

— Дайте мне смириться, забыть, хотя бы попытаться жить той жизнью, в которой не будет Вас, — Анастасия, наконец, повернулась к нему, и в глазах ее горела отчаянная решимость. Напрасно искал в них Мирослав хоть тень былой любви или горечи.

— Ежели ты того желаешь, — цесаревич упрямо не следовал протоколу и правилам приличий, обращаясь к ней так же, как и бесконечно давно в Южном, когда они еще были по-настоящему счастливы, — я уйду, но сперва позволь мне объясниться.

— Говорите, я слушаю.

Цесаревич мог только догадываться, какое смятение чувств скрывается за равнодушной маской. Только фамильная спесь Луговских, позволяла Анастасии стоять прямо, удерживала ее от желания рухнуть на колени, со слезами умоляя никогда больше не оставлять ее… Мирослав не знал, вот только сердце чувствовало, что нужно сделать один-единственный шаг, и разделяющее их расстояние, просто перестанет существовать. Он глубоко вдохнул, намереваясь, наконец, произнести вслух то, о чем опасался лишний раз даже подумать.

— Как ты знаешь, моя дорогая Настя, королевство Заморское, обещало поддержку нашему царствию, ежели я женюсь на младшей принцессе. Откажись я, сие стало бы оскорблением для наших влиятельных союзников…

— Зачем мне снова выслушивать все это?! — голос Анастасии казался неестественно громким, почти крик, сопровождающийся треском материи. Тонкие пальчики княжны безжалостно рвали на лоскуты батистовый платок. Мирославу, не отличавшемуся особой впечатлительностью, вдруг показалось, что то же самое происходит и с его сердцем.

Но он заставил себя продолжить:

— После некоторых раздумий я понял, что есть еще один путь: не жениться вовсе. Пусть я не мог быть с тобой, но мне хотя бы не пришлось делить ложе и терпеть рядом с собой женщину, которая мне глубоко безразлична. Оставалось только убедить союзников в целесообразности подобного решения. Я долго искал причину — и нашел ее. Обвенчав младшего брата с островной царевной, я мог бы передать трон их сыну, навечно объединив два государства. Островное царство важно для нас, как мы уже не раз имели несчастье убедиться. Исходя из этого, своих детей у меня быть не должно, а значит, и свадьба не могла бы состояться…

Анастасия слушала затаив дыхание. Лоскуты истерзанного платка выскальзывали из ослабевших пальцев и медленно опускались на простой деревянный пол.

— А потом вдруг закрутилась история с покушениями на Елисея… Знаешь, Настя, я заново знакомлюсь с братом. И узнав прежде неизвестные стороны его характера, я вдруг принял решение. Через пару лет, когда у молодой четы появится наследник, а мой брат поднаберется опыта, я отрекусь от короны в пользу Елисея. Он истинный правитель: он не приказывает, а убеждает, увлекает за собой даже естественнее, чем дышит. Я и сам ловлю себя на мысли, что исполняю его просьбы, порой даже не задумываясь об их целесообразности. Да и сестра твоя идеально дополняет его сильные стороны. Ее честность и преданность не позволят Елисею сойти с верного пути, — цесаревич перевел дыхание. Сложно было только начать. Теперь он говорил и говорил, не думая о том, как же страшится того, что безнадежно опоздал… и она, его ненаглядная Настя, больше его не любит.

Он открыто ухаживал за дочерью генерала, которому был обязан жизнью, и отказался от своего слова. Никакие деньги или титул не заставят благородных людей позабыть о том, что их предали. Мирослав не мог поступить иначе, и Луговские поддержали его даже в том начинании, что разбило сердце их дочери. Вернув трон предков он, наследник престола, стал беднее и несчастнее, чем кто-либо в стольном граде.

— Я отдал царству все, что у меня было: честь, любовь, веру. Но я хотел бы немного пожить и для себя, только одно меня терзает… — Мирослав опустился на одно колено и взял в ладони безвольную руку княжны Луговской.

Последний раз, когда цесаревич стоял перед ней вот так, на коленях, он был юношей, почти сломленным той ношей, что легла на его плечи, снедаемым страхом и сомнениями. Теперь же наследник престола стал властным, умудренным годами правителем огромного царствия, принявшем, наконец, самое важное решение в своей жизни, и готовым, ежели придется, дорого за него заплатить.

И только одна вещь оставалась неизменной: то, как нежно и как трепетно он держал в руках ее тонкую ладонь.

— Мой милый друг, моя дорогая Настя, я не могу предложить тебе ни титула царицы, коего ты достойна больше, чем кто-либо, ни почитания двора, потому как обвенчаться мы можем лишь тайно. И дети наши никогда не взойдут на трон царствия. Я могу предложить тебе лишь себя и уверен, что ты мне откажешь. Подобное предложение должно быть оскорбительно для княжны Луговской… Я пойму… ежели она его не примет.

Несколько мгновений Мирослав не решался открыто взглянуть в лицо той, что так долго была рядом лишь в мыслях. Посмотреть — и прочитать на нем свой приговор.

Анастасия, старшая из княжон Луговских, в состоянии близком к благородному обмороку, пошатнулась… и лишь вовремя поднявшийся с колен цесаревич, уберег ее от падения. Потрясение от сна наяву, о котором еще вчера она не имела права даже мечтать, оказалось слишком сильно. Настя не могла вымолвить ни слова и лишь молча прижималась щекой к плечу возлюбленного, который робко, как будто впервые, обнимал ее за плечи.