Созидая на краю рая - [8]

— Ночью у Энтони поднялась температура, и меня попросили…

Мою усталость снимает так быстро, что на миг я даже забываю, что почти не спала сегодня. Глаза расширяются от ужаса, а на губах застывает немой крик. Резким движением, опуская сумку с деньгами и телефоном на небольшое кресло у дальней стены, кидаюсь к ребёнку. Одновременно садясь на кушетку, прикладываю свою ладонь к его лобику. Кожа под рукой отдает едва слышным теплом. Ощутимой температуры нет.

— Что с ним? — обращая взгляд на Викторию, как-то неумело сжавшуюся у двери, спрашиваю я.

— Ничего слишком серьёзного. Вирусная инфекция. Видимо, он простыл.

— Он же поправится, правда?

— Конечно. Это просто простуда, — она пожимает плечами и ищет повод, чтобы уйти из палаты. Наверное, я похожа на сумасшедшую. Но я — мать. Я — мать, ребёнок которой сейчас находится на грани между жизнью и смертью. И это «плёвое» заболевание сейчас совсем не на руку ни мне, ни Тони.

— Когда сбили жар?

— Ближе к восьми, — сообщает девушка, отводя от меня взгляд. — Температура поднялась около трёх ночи.

— Господи, — тихо шепчу я, наклоняясь ко лбу сына, и запечатлев на нём поцелуй, поглаживаю светлые волосы. Сиреневые веки спящего малыша медленно приоткрываются, произнося одно единственное слово, которое заставляет меня ощутить в себе водоворот чувств: — Мамочка?

— Мама тут, Энтони, тут, — выдавливая улыбку, проговариваю я, продолжая целовать его лицо и гладить по кудрям. — Мамочка с тобой, малыш.

— Не уходи, — просит он и обхватывает мою руку своими ладошками.

— Не уйду, — не подумав, быстро обещаю я, целуя теперь и его руки.

— Позовёте, если что-то будет не так! — подаёт голос медсестра, видя, что теперь действительно лишняя здесь. Не говоря ни слова и не спуская глаз с ребёнка, быстро киваю. Дверь негромко хлопает.

— Без тебя мне плохо, — обиженно говорит Тони, сжимая и разжимая свои пальцы вокруг моих рук.

— Мне без тебя тоже очень плохо, солнышко, — заглядываю в самые дорогие на свете голубые глаза, подмечая сонливость и усталость, скопившуюся в них. Мой ребёнок. Мой маленький ангел. Я должна тебя охранять, я должна тебя оберегать, но что я могу? Уходя, чтобы сделать лучше, я могу пропустить нечто настолько важное, что способно отнять у меня тебя! И как же мне разорваться между всем этим? Как вытерпеть, как выжить?

— У тебя что-нибудь болит? — озабоченно спрашиваю, нежно проводя свободной рукой по его щёчкам, и не теряя зрительного контакта.

— Головка, — не задумываясь, отвечает он, грустно смотря на меня растерянным взглядом.

— Ничего, малыш, ничего. Всё пройдёт, — наклоняюсь к его макушке и целуя её, разглаживаю нежную кожу под белокурыми кудрями.

— Где ты была?

— На работе, — отвечаю осторожно, но не задумываясь. Слова слишком быстро слетают с языка. И когда я научусь его контролировать?

— И ты пойдёшь на неё сегодня?

— Нет, зайчик, сегодня буду с тобой.

— Всю ночь? Весь день? — в глазах Тони такое неподдельное счастье, что мне становится до боли горестно за него. Он растёт один. Я прихожу и ухожу. Его жизнь — череда болезненных уколов, процедур, операций… Всё это он переживает внутри себя. Я всегда рядом во время наиболее сложных и болезненных процедур, но он прячется даже от меня. Видит, как горько мне, когда он показывает свою боль, и поэтому старается этого не делать. Он уже заботится обо мне. В то время как я пытаюсь хоть как-то добиться для него лучшей жизни. Работаю без перерыва, не сплю ночами, ем на завтрак кукурузные хлопья, и ни свет ни заря несусь в больницу. Он мой мир, центр моего мироздания. Каждый раз, заглядывая в эти голубые глаза, я представляю, как послушавшись своего парня, пошла на аборт и лишилась бы этого чуда. Нет, никогда бы не пошла. Жизнь ребёнка не стоит никаких денег. Если такое счастье уготовано судьбой, его нужно принимать, как бы ни было сложно. И я приняла. Он — неотъемлемая часть моего жалкого мирка. То, ради чего я живу и дышу.

— Да, малыш, всю ночь и весь день, — мягко повторяю я, пряча боль за вымученной улыбкой. Он же искренне улыбается, показывая ряд идеально белых молочных зубов. Помнится, такой же улыбкой улыбался мой отец. Милой, добродушной и естественной. Он был счастлив, видя, что счастлива я. И сейчас я понимаю, почему так происходило — он любил меня больше жизни. Любил любовью, которой любят своих детей и только. Став матерью, я испытала это в полной мере. Сейчас я знаю, что есть жизнь, которая намного дороже моей. Жизнь, которую я поклялась сохранить. И я это сделаю.

— Я принесла тебе сказки, Тони, — отпускаю его руки и тянусь к сумке, стоящей на софе, достаю оттуда небольшой томик с красочными иллюстрациями.

— Здорово! Ты прочитаешь мне что-нибудь?

— Всё, что захочешь, — улыбаясь, нежно треплю его по волосам, пытаясь, наконец, отойти от испуга, который в меня вселила Виктория. Позже нужно будет поговорить с доктором Маслоу. — Выбирай!

— «Принцесса на горошине», — мигом изрекает он, и я слегка удивляюсь такому выбору. Впрочем, сейчас у меня нет ни сил, ни желания оспаривать его решения. Если он хочет — я прочитаю. Всё, что угодно. Могу даже выучить наизусть и читать со сцены под бурные публичные овации. Все его желания, такие непосредственные и маленькие, которые присутствуют у каждого ребенка, я исполню.