Сожги в мою честь - [38]
Внешне журналист был полной противоположностью Каршоза. Насколько майор отличался крепким телосложением, настолько Гутван — худобой. Вьющиеся волосы с ранней сединой вокруг изможденного лица, карие глаза за старомодными окулярами с толстыми стеклами.
Поток транспорта двигался в замедленном режиме, улицу перегородили для дорожных работ. Журналист перебежал, лавируя между машинами и получая проклятий по полной:
— Шевелись, гамадрил! Не видишь, я еду?!
Яростные гудки, лионская брань. Оказавшись на противоположной стороне улицы, Гутван подскочил к Паскалю. Тот окинул его взглядом, потешаясь: журналист относился к своей особе с пиететом и питал слабость к галстукам и костюмам с двубортными пиджаками.
— Куда это ты собрался такой нарядный? На свадьбу?
— Смени пластинку, товарищ — повторяешься.
— Кончай обращаться ко мне «товарищ», не переношу это слово.
— Оно такое душевное.
— Так оставь его для русских мужиков.
— Руки-то пожмем?
— Чего ж не поддаться порыву души?
Энергичное приветствие. Со стороны Паскаля даже чересчур: Гутвану пришлось разминать пальцы.
— Прости, парень, я уже не контролирую свою силу.
— Не такой пустяковой болячке помешать мне писать…
— …о Йозевиче. Подозреваю, ты здесь именно за этим.
— От тебя ничего не скроешь.
— Кроме имени полицейского, сообщившего тебе, что серба пришили.
— Закон охраняет источники информации… Ладно, раз обошлись без предисловия, что можешь поведать о его смерти?
Паскаль выдал ответы в установленном порядке:
— Антон Йозевич, родился в Белграде, сорок шесть лет, не женат, прослужил в Иностранном легионе пять лет, получил французское гражданство, зарезан вчера вечером в Тассене… Убийство без видимого мотива.
И смолк, исчерпав данные.
— И все?
— А что можно сказать, когда нет видимой причины? Дай мне время опросить его «работодателей». Когда обойду их, будет видно.
Немногословие Паскаля огорошило: Гутван не узнавал его, такое осторожное молчание было непривычным.
— Да ну, старик, мы же знаем, кем был серб! Не сочиняй, что не в курсе! Этот мерзавец пасся у всех кормушек подряд.
— Нет закона, запрещавшего ему подрабатывать вольным художником.
Озадаченный услышанным, Гутван даже не обращал внимания на фирменную лионскую ругань, летевшую над улицей:
— Ты, тормоз, куда обгоняешь, не видишь, ремонт идет?
— Сам тормоз, отвянь!
Обмен «любезностями», средние пальцы торчком, угрозы вхолостую.
Журналист снова вернулся к реальности.
— Ты не станешь таким же, как они, Паскаль.
— Что это значит?
— Что ж, переведу: у нас одинаковые ценности, мы боремся, чтобы общество стало более экологичным, справедливым, гуманным. А ты вдруг несешь такой бред. Не верю, что гордишься своей шуточкой — я слишком хорошо тебя знаю. Она не из твоего репертуара.
— А из чьего?
— Всякой полицейской швали. В ваших рядах ее предостаточно.
Гутван оплошал: Паскаль загнал его в ловушку, выбраться из нее будет непросто.
— Я запрещаю называть так моих коллег! Ты понятия не имеешь, в каких условиях они рвут из себя жилы!
— Как же, я был адвокатом, видел их в деле, до сих пор не могу опомниться от полицейских методов.
— И что ж ты видел?
— Что некоторые пойдут на все, чтобы выбить из подозреваемого признание.
Каршоз одарил журналиста взглядом, тот сбавил обороты.
— Я сказал «некоторые», не все… Не пойму, зачем нам собачиться, времена изменились, просто признаний уже недостаточно, их нужно подтвердить существенными доказательствами.
— Техническими и научными, я в курсе…
Гутван кивнул в знак согласия. Он попал в западню, не отдавая себе в этом отчета. Да и как заподозрить неладное — Паскаль ни разу ему не солгал до сего момента.
— Но если нет никаких доказательств, как в деле с грузовиком, ты готов спустить на тормозах?
— Презумпция невиновности должна перевесить. Сто процентов. И раз уж зашел этот разговор, знай — я никогда не сомневался в виновности Турка.
— Что ж, браво, писал-то совсем другое.
— Если бы ты вдумчиво прочитал статью, то понял бы посыл: вы не вели расследование, а ополчились на Рефика. Я как демократ не мог этого вам позволить.
Новая смесь автомобильных гудков, воплей, рисовки. В этом гвалте и крике Паскаль наслаждался происходящим. Спор шел нужным курсом. Еще минута — и он сдержит обещание, данное Антонии.
— В конце концов, ты, возможно, и прав. Сверху требовали быстрые результаты, мы действовали слишком опрометчиво… И огребли потом по полной.
— Классический приемчик, бедняга: начальство дергает за ниточки, ожидая наград. Но если номер не срабатывает, расхлебывать только марионеткам.
Одна мысль натолкнула на другую — внезапное озарение! Будто кто-то свыше подсказал Гутвану, тот пристально глянул на Паскаля.
— Арсан все еще дает вам имена насекомых?
— Да, это уже неизлечимо.
— А знаешь, если позаимствовать ее идею, то твои собратья — водомерки.
— Водомерки?
— Или водяные клопы. Только увидел, как они скользят по поверхности водоема, сразу заинтересовался, как называется эта мошкара.
— А, точно, их миллионы снуют там, где я рыбачу.
— Так вот, твое начальство — такие же конькобежцы, так же неуловимы! Не замочат ног, не утонут при волнении воды: попытайся кто-то их изловить — уйдет с головой на дно без надежды на спасение… и утонет, а неуязвимые водомерки продолжат шествие, не помышляя оказать помощь.
Опорск вырос на берегу полноводной реки, по синему руслу которой во время оно ходили купеческие ладьи с восточным товаром к западным и северным торжищам и возвращались опять на Восток. Историки утверждали, что название городу дала древняя порубежная застава, небольшая крепость, именованная Опорой. В злую годину она первой встречала вражьи рати со стороны степи. Во дни же затишья принимала застава за дубовые стены торговых гостей с их товарами, дабы могли спокойно передохнуть они на своих долгих и опасных путях.
Как часто вы ловили себя на мысли, что делаете что-то неправильное? Что каждый поступок, что вы совершили за последний час или день, вызывал все больше вопросов и внутреннего сопротивления. Как часто вы могли уловить скольжение пресловутой «дорожки»? Еще недавний студент Вадим застает себя в долгах и с безрадостными перспективами. Поиски заработка приводят к знакомству с Михаилом и Николаем, которые готовы помочь на простых, но весьма странных условиях. Их мотивация не ясна, но так ли это важно, если ситуация под контролем и всегда можно остановиться?
Из экспозиции крымского художественного музея выкрадены шесть полотен немецкого художника Кингсховера-Гютлайна. Но самый продвинутый сыщик не догадается, кто заказчик и с какой целью совершено похищение. Грабители прошли мимо золотого фонда музея — бесценной иконы «Рождество Христово» работы учеников Рублёва и других, не менее ценных картин и взяли полотна малоизвестного автора, попавшие в музей после войны. Читателя ждёт захватывающий сюжет с тщательно выписанными нюансами людских отношений и судеб героев трёх поколений.
Александра никому не могла рассказать правду и выдать своего мужа. Однажды под Рождество Роман приехал домой с гостем, и они сразу направились в сауну. Александра поспешила вслед со свежими полотенцами и халатами. Из открытого окна клубился пар и были слышны голоса. Она застыла, как соляной столп и не могла сделать ни шага. Голос, поразивший её, Александра узнала бы среди тысячи других. И то, что обладатель этого голоса находился в их доме, говорил с Романом на равных, вышибло её из равновесия, заставило биться сердце учащённо.
Валентин Владимиров живет тихой семейной жизнью в небольшом городке. Но однажды семья Владимировых попадает в аварию. Жена и сын погибают, Валентин остается жив. Вскоре виновника аварии – сына известного бизнесмена – находят задушенным, а Владимиров исчезает из города. Через 12 лет из жизни таинственным образом начинают уходить те, кто был связан с ДТП. Поговаривают, что в городе завелась нечистая сила – привидение со светящимся глазами безжалостно расправляется со своими жертвами. За расследование берется честный инспектор Петров, но удастся ли ему распутать это дело?..
Если вы снимаете дачу в Турции, то, конечно, не ждете ничего, кроме моря, солнца и отдыха. И даже вообразить не можете, что столкнетесь с убийством. А турецкий сыщик, занятый рутинными делами в Измире, не предполагает, что очередное преступление коснется его собственной семьи и вынудит его общаться с иностранными туристами.Москвичка Лана, приехав с сестрой и ее сыном к Эгейскому морю, думает только о любви и ждет приезда своего возлюбленного, однако гибель знакомой нарушает безмятежное течение их отпуска.