Современное искусство - [42]

Шрифт
Интервал

— Идемте с нами.

— Не могу рисковать. Боюсь споткнуться.

— Не бойтесь. Просто обопритесь на меня, я за вами пригляжу.

Он мигом поднимает ее с кресла, и она, опираясь на него, с трудом продвигается к двери в сад.

— Вот так, — подбадривает он ее, пригибаясь, чтобы ей было удобнее. — Отлично. А теперь осторожнее. Тут ступенька. Когда пойдем по траве, становитесь на всю ступню.

Выйдя за дверь, Белла обращается к Лиззи, неотступно следующей за ними.

— Достаньте из сарая шезлонги. Их там четыре.

Пол переводит взгляд с одной на другую, с лица его не сходит улыбка. Когда Лиззи возвращается с шезлонгами, он сперва устраивает Беллу поудобнее в одном, затем расставляет второй для Лиззи, двигает его туда-сюда, чтобы ее не слепило солнце. Лиззи и не помнит, когда она была так счастлива.

— Вам шляпа не нужна? — спрашивает Беллу Пол и садится сам.

— Да нет.

— Красота какая, — говорит он, и взгляд его задерживается на мастерской.

— Город хочет, чтобы я передала им дом и все прочее, вам это известно? Отписала в завещании.

— Зачем это им?

— Сохранять. Открыть дом и мастерскую для посетителей. Вот только их содержать им не на что, и они хотят, чтобы я заодно завещала им и деньги.

— А вы не хотите?

— Я не намерена продать картины Мэддена, — отрезает она, — ради того, чтобы они обзавелись музеем.

— Значит, не завещаете, — он отзывается не сразу.

— Деньги у них водятся, так что, если б им и впрямь хотелось учредить музей, средства они могли бы собрать. Если к этому есть достаточно широкий интерес. Видите вон те красные цветы? Рядом с лилиями. Они, как и вы, из Австралии.

— Возможно, им здесь лучше.

Тут на лицо Беллы садится оса, она пытается согнать ее, та жалит ее в руку, настроение у Беллы портится, и Лиззи отправляется искать какое-нибудь снадобье, чтобы опухоль спала.

— Не цацкайтесь со мной, — ворчит Белла. — Идите в сад, а я попытаюсь заснуть. Мне надо хорошенько отдохнуть. Она вам сказала, — обращается Белла к Полу, — что на завтра у нас намечена вылазка? Путешествие в поисках моего прошлого.

Лиззи хочет увести Пола на берег — там они могли бы уединиться, но едва они выходят за порог, как к дому на своем изъеденном ржой грузовичке подкатывает Сэм, опускает окно, гудит.

— Лиззи, девонька, приветик! Приветик, Лиззин дружок! Куда путь держите?

— К заливу.

— Не советую, там кишмя кишат дамочки со своими выводками. А я могу показать вам кое-что особенное, ну как?

— Не стоит труда, — говорит Лиззи.

— Да я со всем моим. Залезайте. Я вам такое покажу, чего никто не видел. Обувка у вас подходящая?

Пол уже дергает дверцу грузовичка; Лиззи садится рядом с Сэмом, и грузовичок, разбрызгивая во все стороны гравий, срывается с места.

— Так вы, значит, художник, — говорит Сэм и прибавляет скорость. — Рисуете все такое? — он величаво обводит рукой окрестности. — Море и прочее.

— Уже нет.

— Видать, никто уже ничего такого не рисует. Головастые, во всяком случае. Понять бы почему. Думаете, природе уже нечему вас научить?

— Разумеется, есть. Но это вовсе не означает, что я должен ее рисовать.

— Будь я художником, я бы рисовал одно и то же дерево всю жизнь. И я даже знаю, какое дерево. Хотите на него поглядеть? Оно отсюда недалеко.

— Спасибо, нет, — говорит Лиззи. — Она прикорнула, того и гляди проснется.

— Вы с Ниной два сапога пара. Она вас держит в строгости, в узде, можно сказать. Ее хлебом не корми, дай покомандовать.

— Не любите ее? — спрашивает Пол.

— Вовсе нет, люблю, потрясающая старуха. Но нельзя позволять ей помыкать тобой, не то конца краю этому не будет. Немудрено, что он от нее гулял.

— Кто?

— Мэдден, кто ж еще? Завел зазнобу на стороне.

— Это всем известно, — говорит Пол. — Но вы не могли его знать. Малы еще были.

— Мне шел шестой, когда он умер. И я его очень даже хорошо помню. У моего отца была автомастерская, и Мэдден к нам заглядывал, он сваркой интересовался. Я ему почему-то приглянулся, он выговаривал отцу: мол, он плохо со мной обращается. Не понимает, как ему повезло с сыном. А случалось, катал меня на машине. Возил на берег. И всякое такое. Вдобавок подарил мне первого в моей жизни пса.

— Да ну?

— Ага. Он подобрал где-то в бухточке пса, дворнягу, но, видать, там и колли поучаствовал, а собственный его пес взревновал, вот какое дело. Так что он привез этого пса в мастерскую и уломал папашу разрешить мне оставить его у себя. Умнющий был пес, когда он сдох, я плакал, как маленький.

— А что еще вы о Мэддене помните?

— Вы что, подсели на него? Теперь к нам много таких наведывается. И старики — есть тут такие, — чтоб им кружку пива поставили, плетут про него небылицы для тех, кто наезжает сюда на лето.

— Я вам две поставлю, только расскажите о нем что-нибудь еще.

— Он что, ваш кумир или что?

— Ну да. Мой кумир номер один. А я только что сидел в саду с его вдовой, а сейчас еду с парнем, которому он подарил первого в его жизни пса. Да я вам выпивки поставлю — залейся — до того мне хорошо.

— Я вас везу в одно местечко, — помолчав, говорит Сэм, — которое он мне показал. Сказал, место, мол, это особое. Когда он умер, я пошел его искать и не отыскал, а как мне двенадцать стукнуло или около того, снова его нашел. Играл с ребятами в индейцев. Мы выслеживали оленей и вышли на прогалину. И я мигом понял, где я. Дух там такой. Можете помолиться там за него, хотите?


Рекомендуем почитать
Если бы мы знали

Две неразлучные подруги Ханна и Эмори знают, что их дома разделяют всего тридцать шесть шагов. Семнадцать лет они все делали вместе: устраивали чаепития для плюшевых игрушек, смотрели на звезды, обсуждали музыку, книжки, мальчишек. Но они не знали, что незадолго до окончания школы их дружбе наступит конец и с этого момента все в жизни пойдет наперекосяк. А тут еще отец Ханны потратил все деньги, отложенные на учебу в университете, и теперь она пропустит целый год. И Эмори ждут нелегкие времена, ведь ей предстоит переехать в другой город и расстаться с парнем.


Узники Птичьей башни

«Узники Птичьей башни» - роман о той Японии, куда простому туристу не попасть. Один день из жизни большой японской корпорации глазами иностранки. Кира живёт и работает в Японии. Каждое утро она едет в Синдзюку, деловой район Токио, где высятся скалы из стекла и бетона. Кира признаётся, через что ей довелось пройти в Птичьей башне, развенчивает миф за мифом и делится ошеломляющими открытиями. Примет ли героиня чужие правила игры или останется верной себе? Книга содержит нецензурную брань.


Наша легенда

А что, если начать с принятия всех возможностей, которые предлагаются? Ведь то место, где ты сейчас, оказалось единственным из всех для получения опыта, чтобы успеть его испытать, как некий знак. А что, если этим знаком окажется эта книга, мой дорогой друг? Возможно, ей суждено стать открытием, позволяющим вспомнить себя таким, каким хотел стать на самом деле. Но помни, мой читатель, она не руководит твоими поступками и убеждённостью, книга просто предлагает свой дар — свободу познания и выбора…


Твоя улыбка

О книге: Грег пытается бороться со своими недостатками, но каждый раз отчаивается и понимает, что он не сможет изменить свою жизнь, что не сможет избавиться от всех проблем, которые внезапно опускаются на его плечи; но как только он встречает Адели, он понимает, что жить — это не так уж и сложно, но прошлое всегда остается с человеком…


Подлива. Судьба офицера

В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.


Мыс Плака

За что вы любите лето? Не спешите, подумайте! Если уже промелькнуло несколько картинок, значит, пора вам познакомиться с данной книгой. Это история одного лета, в которой есть жизнь, есть выбор, соленый воздух, вино и море. Боль отношений, превратившихся в искреннюю неподдельную любовь. Честность людей, не стесняющихся правды собственной жизни. И алкоголь, придающий легкости каждому дню. Хотите знать, как прощаются с летом те, кто безумно влюблен в него?


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Эсав

Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.