Современная португальская новелла - [79]

Я стал по-братски утешать несчастную. Целовал ей руки — почтительно, как целовал бы до ее бегства из дома. Потом — лоб, мокрые от слез глаза. («Мещаночка? Провинциалка?») Да, та Жужа умерла. Незачем разыскивать ее по театрам и ресторанам. Мне самому хотелось плакать. Мы сидели на кровати, рядом, без всяких грешных желаний.

Жужа с благодарностью пригладила мне волосы и стала расспрашивать о Лии, о матери… Как я здесь очутился? Не голодают ли сестра и мать? В саду, наверно, еще есть инжир? Сколько раз она вспоминала этот сад!

— Я сразу сообразила, что Лия, с ее рыбьей кровью, облюбует тебя, как только ты поселишься в доме. И вот… Как бы это сказать? Непонятный страх пригнал меня сюда. Ты ведь на ней не женишься? Она настоящая святая.

— Безусловно.

— Знаю. Пути святости не приводят к браку…

«Эту комнату когда-то занимал ее отец. Она знала, что теперь тут живу я…»

Обращаюсь к ней, недоумевая:

— Все это так неожиданно для меня, дорогая, так запутано! Мы здесь — совершенно иные люди, чем раньше! Твоя тайна — такая глубокая, такая темная… Как могла ты хранить ее от меня? Ведь обо мне ты все знала!

Жужа развеселилась и, играя ключиком на шелковом шнурке, вымолвила капризным тоном маленькой девочки:

— Этот дом — мой! Я здесь родилась…

Слезы счастья струились по ее щекам. Но в эту сладкую минуту ночную тишь прорезал проклятый гудок машины — совсем близко от дома. Я поспешно схватил свою гостью, словно собственную жизнь, если бы она грозила меня покинуть:

— Не уходи, умоляю. Теперь я знаю, что люблю лишь тебя. Ах, никогда еще я не видел тебя такой…

(«Прекрасной, восхитительной»… Я не мог найти слово, которое передало бы мой восторг.)

— Такой… достойной любви! — воскликнул я наконец.

Жужа молча поднялась, овладев собой, и стала натягивать перчатки. Я обнимаю ее за плечи и, потеряв голову, молю:

— Не уходи, Жужа. Ведь умерла не ты, а Жоржетта.

Она глухо ответила, сделав над собой усилие:

— Это невозможно.

— Почему же? Ах да. Не можешь простить меня. Как я виноват перед тобой! Но поди знай… Забудь прежнее. Поверь — лишь теперь я отношусь к тебе с уважением.

Тяжело дыша, я повернул ее лицом к себе, попытался обнять, но она вырвалась:

— Нет, нет. Это убило бы Лию!

Оттолкнув меня, Жужа проворно, словно легкая тень, скользнула в коридор.

Мои руки бессильно повисли. В окно я вижу, как Жужа медленно идет к машине, растворяется во мраке… Все же она обернулась раз-другой на окна спальни (ведь в юности это была ее комната!). Навеки кануло в Лету то, что здесь случилось, и вот моя возлюбленная так же далека от меня, как в невозвратном прошлом…

И я сижу один — опустошенный, жалкий, разбитый, — прислушиваясь к рокоту моря…

На следующий день, после строевых занятий, я подозвал первого встречного солдата.

— Спросишь вдову Ското, возьмешь мой чемодан и отнесешь в пансион. Да поживей!

Задав несколько вопросов, парень отправился.

Нервничая, бродил я вокруг монастыря — выходил то в сад, то на шоссе. Машины, груженные доверху, проезжали мимо. Никогда еще я так пламенно не желал уплыть в неведомые края и сорить деньгами в портовых кабаках. Подходящим фоном для моего отчаяния служил заброшенный теннисный корт между садом и лесом — ночью туда сыпались сухие листья, закрывая грязные лужи. О безотрадная осень! Жужа оставила на ночном столике конверт с деньгами, без надписи. Не знаю, по рассеянности или умышленно. Загадочное создание! Почем знать… Верно, она не впервые посылает деньги сестре и матери. В другом конверте, с кратким объяснением, я оставил квартирную плату за два месяца. И очутился без гроша в кармане. Пришлось послать домашним просьбу о срочной помощи. В Лиссабоне больше ноги моей не будет! Разумеется, сердце требовало, чтобы я помчался искать мою ночную гостью, поправ все общественные условности. Но кто воодушевил бы меня на такой шаг? Наконец я счел неуместным поспешно искать новой встречи… Нужно было отдохнуть, собраться с мыслями… Мне внушали страх моя горячность, малодушие, нечистая совесть.

Я и не подозревал, что нас ждут более тяжкие испытания. Получив чемодан, я обосновался в новой комнате, но спустя час-другой спохватился, что мне чего-то недостает. Чего именно, я долго не мог сообразить. Тщетно ломал голову. Терзался, перебирал в уме то и это… Так люди безуспешно шарят по карманам, перебирают вещи, напрягают память, но не находят того, что ищут. Досада, только досада. Ложусь на кровать, недавние сцены вновь проносятся передо мной, и вдруг вспоминаю: «Кольцо! Сапфир! Я оставил его в ванной комнате…» Со всех ног мчусь на улицу, посылаю другого солдата… Вместо кольца он приносит не слишком любезный ответ доны Консейсан. Ясно было лишь одно: на чернила не поскупились, а кольцо затерялось в ворохе бумаги. Идти туда? Но я не помнил наверняка, было ли, кольцо на мне, когда я утром умывался. На ночь я его обычно снимал. Вот незадача! Кольцо стоило свыше восьмисот эскудо, и мне случалось его закладывать в трудную минуту. К тому же это была фамильная драгоценность, приобретенная к свадьбе моего прадеда по материнской линии. Но меня беспокоила не стоимость пропавшего кольца, а тайна его исчезновения. Неужели его украла Жужа? В Лиссабоне она часто им любовалась. Теперь я понимаю, Жужа, почему ты стала еще больше восхищаться им, узнав, что оно старинное. Однажды ты даже сказала: «Наше чудесное фамильное кольцо». Да, да. А я истолковал эту фразу лишь как заботу о деньгах! Твой ум и интуиция далеко превосходят уровень кафешантанной певички. Какие еще сюрпризы хранишь ты для меня в глубине души?