Современная португальская новелла - [78]

Лия снова застыла неподвижно, и я вконец отчаялся. Бесполезно! Все складывалось против нас.

Но потом… Потом произошло нечто неожиданное, почти неправдоподобное. Ужасные щупальца спрута разжались. Надвигалась гроза, и шквал задул ночник. Я бесшумно отворил дверь. Лия вздрогнула, узнав меня, неловко вскочила, подошла ко мне — смертельно бледная, не в силах вымолвить ни слова. Мы пережили блаженные минуты чистой, еще не запятнанной любви. Я нежно обнял Лию за талию, и мы осторожно удалились на два-три шага от спальни. Вдруг губы девушки прильнули к моим. Она страстно поцеловала меня. Нам неудобно было целоваться стоя. Я прислонил Лию к стене, рассчитывая опьянить ее ласками и унести к себе в комнату. Гладил по спине, расстегнул халатик, сжал грудь. Ее темперамент мгновенно отозвался. Лия прижималась ко мне изо всех сил, то открывая, то закрывая глаза, торопя завершение ласк. Но даже в разгар лихорадочных объятий она потребовала от меня клятвы:

— Ты никогда меня не разлюбишь, правда?

Такое чистосердечие умилило меня. Кукольная хрупкость Лии уколола мою совесть. Я опасался, как бы дыхание девушки — пылкое, жадное, прерывистое — не разбудило мать, это чудовище… Но вдруг в коридоре раздался скрип. Мы застыли на месте. Не смея шевельнуться. Явственно послышались чьи-то шаги. Лия чуть не закричала от волнения. Я встряхнул ее за плечи и, указав на дверь спальни, шепнул: «Иди к себе!» В глазах Лии вспыхнул мрачный огонь, она шла точно по острому лезвию, как лунатик. Куда девалось проворство! Я услышал скрип кровати (сам я еще боялся дух перевести) и глухой голос доны Консейсан:

— Что с тобой, дочка?

— Ничего, мама.

И снова все погрузилось в благопристойное молчание. Я не мог оправиться от испуга. В растерянности наткнулся на какой-то стул. Не знаю, сколько времени прошло, пока я рассудил: «Дона Консейсан с постели не подымется. Как Лия меня обнимала! Да, это призрак отца. Он самый. Всегда мне мерещилось, что он где-то здесь бродит… Поспешил спасти дочь!» И в душе у меня словно разлился бальзам — от мысли, что я избежал падения в пропасть. Замысел мой был действительно преступным.

Пот на лице просох; я чудом не выронил из рук лампу и направился к себе в комнату. Было от чего окаменеть. Боже праведный! Меня ждало самое невероятное происшествие из всех свалившихся мне на голову. Не кто иной, как Жоржетта! Она преспокойно снимала черные перчатки и, будто законная хозяйка дома, положила их на мраморную доску ночного столика! Представьте себе мое изумление, а вслед за тем ярость. Только бесовское отродье способно на такие безумные проделки. Стало быть, это ее шаги помешали моему счастью! Я точно язык проглотил. В облике Жоржетты сквозило что-то неземное, и только это удержало меня от желания задушить ее. Она гляделась в зеркало. Хочет убедиться, что это и впрямь она? Неужто все это происходит наяву и передо мной живая Жоржетта, из плоти и крови? Обуреваемый сомнениями, я робко подошел ближе. Гостья уверенным жестом протянула мне руку, пробормотала:

— Добрый вечер!

Не отвечаю на приветствие, напуганный его тайным смыслом; пожимаю пальцы женщины, чтобы убедиться в ее реальности. И набрасываюсь на дерзкую с проклятиями:

— Боже мой, что это за фокусы? Ты с ума сошла. Располагаешься здесь, словно в какой-нибудь меблированной комнате Лиссабона! Сатана в юбке! Но ты дождешься, ты у меня узнаешь!

Я не напугал Жоржетту. Напротив, она улыбнулась — с горечью, но совершенно спокойно — и окинула меня холодным взглядом. Я был в пижаме и наброшенном на плечи пальто — вид достаточно комичный.

Наконец она заговорила, все тоскливей и тоскливей.

— Я долго колебалась, прежде чем приехать. Ты, конечно, осудишь меня. Но дело вот в чем: я разузнала на счет той девушки, о которой ты спрашивал. И сегодня мне нестерпимо захотелось сообщить тебе вести о ней. Я не надолго. — Она села на кровать. И как соблазнительно выглядела! — Даже распорядилась, чтобы машина ждала всего несколько минут.

Знакомые отговорки! Я облачился в броню цинизма.

— Отлично. Я, конечно, не хотел доставлять тебе столько хлопот… — И, нащупывая суть ее намерений: — Но вообще говоря, твой приезд как нельзя более кстати. Если хочешь, можем провести здесь ночь…

Она закинула ногу на ногу, улыбнулась.

— Помнишь, как мы столкнулись в дверях «У Максима»? Ты ведь не меня там искал. Куда же ты собрался теперь, в таком наряде?

— Тогда я искал Жужу, правда. Выходит, ты говорила с ней?

— Нет, не говорила. Но отвечай: куда ты собрался?

Я не ответил. Молча любовался ею. Все в ней манило, притягивало. Губы были накрашены лишь слегка, а какая-то особая, непривычная серьезность подчеркивала красоту. Но губы, некогда столь пылкие, вдруг искривились с незнакомой мне горечью. Скорбными стали глаза, вялыми движения, бледность все более заметной… Часто дыша, она наконец выдавила из себя:

— Жужа… Жужа умерла.

И, задыхаясь, уткнулась в подушку. «Так это она! — спохватился я, хоть и поздно. — Неужели? Жужа под именем Жоржетты? Сирота моего родственника — девица легкого поведения? Униженная мною рабыня?»

Прочитай я такое в романе, я бы не поверил. Мне это показалось бы бессмысленной чепухой, выдумкой, бредом. И тем не менее Жужа была передо мной — оплакивала свое падение с разбитым сердцем, не таясь.