Современная польская повесть: 70-е годы - [12]

Шрифт
Интервал


И все же вскоре ему пришлось посетить врача. Приступ боли начался на прогулке. Он с трудом дотащился до стоянки и, не зная даже, застанет ли доктора, велел извозчику ехать за вокзал, где на широкой, обсаженной каштанами аллее стоял этот низенький одноэтажный домик. К счастью, доктора он застал. Тот сразу же сделал укол, и боль прошла. Потом он лежал в его кабинете на диване. Дышал глубоко, спокойнее. Извинился, что наделал хлопот своим неожиданным появлением. — Хлопот? — удивился доктор. — Что ж вам еще оставалось?.. — Он хотел тотчас вернуться в гостиницу, но доктор посоветовал немного подождать. Хотел выяснить, каково будет действие того препарата, который он ему ввел. В комнате, хотя окна на улицу были нараспашку, стояла духота, и доктор предложил перебраться на террасу. Попросил, чтоб туда подали чаю. Терраса выходила в сад. Поблизости резвились две девочки, дочки врача. Фруктовые деревья были аккуратно подрезаны. Крупные яблоки сияли золотом на фоне зелени. Несмотря на подпорки, под тяжестью плодов гнулись ветви. На клумбах — цветы. Стрельчатые розы, попеременно белые и алые. Сюда не долетала уличная пыль, здесь не слышалось тарахтение проезжающих возов. Воздух был чист. В конце сада то дерево — ни разу еще не приходилось ему видеть столь высокой рябины, — плодоносящее кровью. Так ему, по крайней мере, казалось, когда он смотрел на него. — Зимой — сказал доктор — это дерево великолепная кладовая для птиц со всей округи… — Понемногу разговор перешел на книгу, которую он взял в прошлый раз. Он сказал, что прочел ее со вниманием, но этот труд предназначен для тех, кто хорошо знаком с предметом. Свои знания логики он признал недостаточными для того, чтобы понять изложенное в книге. — Поначалу — сказал врач — логика была обособленным предметом. Аристотель вообще не причислял ее к философским наукам. Лишь его преемниками она была отнесена к официальной философии. В своих исследованиях — продолжал он — я руководствуюсь убеждением, что истинная задача логики заключается — и тут он открыл книгу и прочитал: «…в отыскании общих принципов и правил, какими руководствуется тот, кто, изучая человеческое мышление, стремится получить истинные результаты»; правила же, предписываемые логикой, «должны быть критерием, как в наших научных поисках, так и в каждодневном познании». — И еще одно — подчеркнул он. — Я провожу четкую грань между логикой как практической наукой и теорией познания, являющейся частью философии. В конечном счете разница существенная. Ибо если мы будем — он смотрел на него внимательным взглядом, видимо надеясь уловить его реакцию, словно и сейчас наблюдал за ним, как за пациентом — рассматривать познание как сознательное воспроизведение действительности разумом, то столь широкая трактовка включит в себя и проблемы теории познания, в том числе и чисто логические. Именно так рассматривает вопрос большинство современных исследователей… — Он привел их имена: Юбервег, Струве, Шуппе, Вундт, Милль… — Если же мы будем рассматривать познание как познавательную функцию разума, короче, как логическое мышление, то в эти рамки теорию познания не втиснешь. — Понимаю — отозвался он, чувствуя, что мышцы все еще точно деревянные: действие укола, видимо, еще не кончилось — теория познания в философских категориях не является чем-то однозначным. По-разному понимали ее и в ходе исторического процесса. — Вот именно! — с радостью воскликнул врач. — В истории мы видим различные философские направления: рационализм, эмпиризм, скептицизм. Проникновение же этих учений в логику, согласитесь со мной, не пойдет ей на пользу. И потому логика должна стать тем, чем была во времена Аристотеля: самостоятельной наукой… — Потом говорили о трудностях обмена идеями, об изолированности провинции от основных путей научного обмена, что ведет к постоянной интеллектуальной неполноценности. — Трудно обеспечить себя книгами. Во-первых, потому, что наблюдается отсутствие информации даже на специальные темы, хотя бы из области медицины, потом в связи с предписаниями, не допускающими ввоз запрещенной литературы. А определить, где запрещенная литература, где нет, согласитесь, не так-то просто… — Он смотрел на небо, по которому плыли уже вечерние облака. На розовеющем фоне высилась монастырская башня. Ему вспомнился Сикст. Его рассказ именно о таком вечере с пылающим на западе небом, на которое они смотрели с монастырских стен. Сикст сказал, что его охватила тогда радость, о какой он прежде даже не подозревал. Именно дьявол, по его мнению, наполнил их сердца этой радостью. Тогда же и родилось преступление. Но у него был и другой выход. Он мог покинуть монастырь, убедившись, — разве нужны были еще иные доказательства? — что это место не для него. Его интересовали показания женщины, он решил допросить ее лишь после того, как закончит с Сикстом. Ему вновь вспомнились подробности первого их прощания. Было темно. На западе замерли кровавые волокна длинных низких туч. Он проводил ее до железной кованой калитки. Пробормотал что-то о грехе — видно, ничего другого не пришло в голову — и отстранил, чтоб она вдруг к нему не прильнула. По его словам, она тогда сказала, что они не совершили греха. Это правда — решил он позднее. Она повернулась. Бросилась бегом в улицу, где уже мерцали тусклыми огоньками фонари. — Как вы себя чувствуете? — спросил врач. Только сейчас он заметил, что какое-то время — небо из розового стало пурпурным — пребывал в полном оцепенении. Его охватило ощущение, подобное тому, какое бывает при погружении в сон. Но усталость исчезла. — Отлично, доктор… — Врач налил чаю. — Пейте. Это естественное состояние после укола… — Он сделал глоток. Чай был горьким и ароматным. — Можете вы мне сказать, что у меня за болезнь? — Врач улыбнулся. — Слишком мало вы дали мне времени — объяснил. — Врачи, которые наблюдали вас до меня — а это, как вы сказали, известные петербургские светила, — тоже не поставили диагноза. Есть у меня кое-какие предположения. — Какие? — прервал он. — Да вы не волнуйтесь! Ваша болезнь связана с общим истощением. Вам нужен отдых. Было б хорошо, если б вы подумали об этом как можно скорее. — Какое там! — развел он руками. — Я не могу и мечтать об отдыхе. Во всяком случае, сейчас. У меня очень серьезная задача. Чтоб решить ее, надо время. — Он признался, что ведет следствие в связи с убийством, совершенным несколько месяцев назад в здешнем монастыре; его прислали сюда, чтобы он самым тщательным образом подготовил следственный материал. А материал очень обширен. Доктор кивал с пониманием. Сказал, что преступление потрясло и его. Он не раз задумывался над тем, чем можно объяснить такое. И пришел к выводу, что в силу рокового стечения обстоятельств люди, обладающие естественным предрасположением ко злу (это убеждение — тут же пояснил он — не противоречит его христианской трактовке человеческой судьбы), наделены, к сожалению, незаурядными способностями влиять на свое окружение. Зачастую их влияние куда сильнее того воздействия, какое на тот же круг людей оказывают другие. Те, что были вблизи Сикста, не обладали, должно быть, сильными характерами. Они поддались. — Это не так-то просто, доктор, — ответил он. — Я не считаю, что у этого человека было какое-то особое предрасположение. И не считаю его выдающейся личностью. — В таком случае — стал настаивать доктор — чем же вы объясняете его преступление? — Он ответил, что у него нет пока исчерпывающего ответа. Тем не менее он считает, что находится на пути к открытию.


Еще от автора Юлиан Кавалец
К земле приписанный

Два убийства, совершенный Войцехом Трепой, разделены тридцатью годами, но их причина коренится в законах довоенной деревни: «Доля многих поколений готовила его к преступлениям». В молодости Трепа убил жениха сестры, который не получив в приданное клочка земли, бросил беременную женщину. Опасение быть разоблаченным толкнуло Трепу спустя годы на второе убийство.Эти преступления становятся предметом раздумий прокурора Анджея табора, от лица которого ведется повествование.


Шестая батарея

Повесть показывает острую классовую борьбу в Польше после ее освобождения от фашистских захватчиков. Эта борьба ведется и во вновь создаваемом Войске Польском, куда попадает часть враждебного социализму офицерства. Борьба с реакционным подпольем показана в остросюжетной форме.


Танцующий ястреб

«…Ни о чем другом писать не могу». Это слова самого Юлиана Кавальца, автора предлагаемой советскому читателю серьезной и интересной книги. Но если бы он не сказал этих слов, мы бы сказали их за него, — так отчетливо выступает в его произведениях одна тема и страстная необходимость ее воплощения. Тема эта, или, вернее, проблема, или целый круг проблем, — польская деревня. Внимание автора в основном приковывает к себе деревня послевоенная, почти сегодняшняя, но всегда, помимо воли или сознательно, его острый, как скальпель, взгляд проникает глубже, — в прошлое деревни, а часто и в то, что идет из глубин веков и сознания, задавленного беспросветной нуждой, отчаянной борьбой за существование. «Там, в деревне, — заявляет Ю.


Рекомендуем почитать
Чудесное. Ангел мой. Я из провинции (сборник)

Каждый прожитый и записанный день – это часть единого повествования. И в то же время каждый день может стать вполне законченным, независимым «текстом», самостоятельным произведением. Две повести и пьеса объединяет тема провинции, с которой связана жизнь автора. Объединяет их любовь – к ребенку, к своей родине, хотя есть на свете красивые чужие страны, которые тоже надо понимать и любить, а не отрицать. Пьеса «Я из провинции» вошла в «длинный список» в Конкурсе современной драматургии им. В. Розова «В поисках нового героя» (2013 г.).


Убить колибри

Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…


Фантастиш блястиш

Политический заключенный Геннадий Чайкенфегель выходит на свободу после десяти лет пребывания в тюрьме. Он полон надежд на новую жизнь, на новое будущее, однако вскоре ему предстоит понять, что за прошедшие годы мир кардинально переменился и что никто не помнит тех жертв, на которые ему пришлось пойти ради спасения этого нового мира…


Северные были (сборник)

О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.


День рождения Омара Хайяма

Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.


Про Клаву Иванову (сборник)

В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.


Нежное настроение

Эта книга пригодится тем, кто опечален и кому не хватает нежности. Перед вами осколки зеркала, в которых отражается изменчивое лицо любви. Вглядываясь в него, вы поймёте, что не одиноки в своих чувствах! Прелестные девочки, блистательные Серые Мыши, нежные изменницы, талантливые лентяйки, обаятельные эгоистки… Принцессам полагается свита: прекрасный возлюбленный, преданная подруга, верный оруженосец, придворный гений и скромная золушка. Все они перед Вами – в "Питерской принцессе" Елены Колиной, "Горьком шоколаде" Марты Кетро, чудесных рассказах Натальи Нестеровой и Татьяны Соломатиной!


О любви. Истории и рассказы

Этот сборник составлен из историй, присланных на конкурс «О любви…» в рамках проекта «Народная книга». Мы предложили поделиться воспоминаниями об этом чувстве в самом широком его понимании. Лучшие истории мы публикуем в настоящем издании.Также в книгу вошли рассказы о любви известных писателей, таких как Марина Степнова, Майя Кучерская, Наринэ Абгарян и др.


Удивительные истории о бабушках и дедушках

Марковна расследует пропажу алмазов. Потерявшая силу Лариса обучает внука колдовать. Саньке переходят бабушкины способности к проклятиям, и теперь ее семье угрожает опасность. Васютку Андреева похитили из детского сада. А Борис Аркадьевич отправляется в прошлое ради любимой сайры в масле. Все истории разные, но их объединяет одно — все они о бабушках и дедушках. Смешных, грустных, по-детски наивных и удивительно мудрых. Главное — о любимых. О том, как признаются в любви при помощи классиков, как спасают отчаявшихся людей самыми ужасными в мире стихами, как с помощью дверей попадают в другие миры и как дожидаются внуков в старой заброшенной квартире. Удивительные истории.


Тяжелый путь к сердцу через желудок

Каждый рассказ, вошедший в этот сборник, — остановившееся мгновение, история, которая произойдет на ваших глазах. Перелистывая страницу за страни-цей чужую жизнь, вы будете смеяться, переживать за героев, сомневаться в правдивости историй или, наоборот, вспоминать, что точно такой же случай приключился с вами или вашими близкими. Но главное — эти истории не оставят вас равнодушными. Это мы вам обещаем!