Сотвори себя - [80]

На цыпочках, крадучись, Юрий хотел незаметно обойти ее, но она, услышав шорох, настороженно обернулась.

— Прокуда-зануда… А в селе женщины обрадовались-обрадовались: слава богу, выкурили ирода! Удрал и никому ни слова. Куда ты пропал, Юрочка? — что-то теплое послышалось в ее словах.

— Ходил на заработки…

— Вот тебе и на… Разве у нас нет работы?

— Клянчил. Не дала ваша Савишна.

— Она боится Анны как огня. Не она здесь правит дела, а Анна.

— Правьте. Царствуйте!

— И будем править! Ты, с тех пор как пришел, хоть одной вдове хату покрыл? Я звала, набралась наглости прийти к тебе. Отсюда надо начинать! А ты как необъезженный конь. Может, хочешь, чтобы тебе поклонились всем селом?

— Ты меня учить будешь, как на свете жить?

— Я хочу натолкнуть тебя на правильный путь, а ты упрямый козел… Вдовья судьба, сам знаешь, горькая как полынь. Ты же мужчина, подойди к нам с такой стороны, чтобы повеяло теплом на наши исстрадавшиеся сердца. И они смилостивятся… — Женщина умолкла, наклонилась над веткой и долго ее пилила — нож был тупой, хоть выбрось.

Соломка права: он упрямый.

— А ну-ка постой. Что у тебя за нож? Он же, наверное, сто лет бруска не видел? — Снял с плеча тяжелый мешок, примял им на песке вислоухие лопухи. — Дай-ка взгляну.

— Это работа для мужских рук, — Соломка протянула обломок старой косы.

— Да ведь он же выщербленный, как моя судьба. Тебе много нужно прутьев?

— Я же тебе говорила: буря завернула стреху. Нужно залатать.

— А я думал — ясли корове будешь плести. — Юрий присел к кусту и принялся срезать красные прутья один за одним. Складывал в снопик.

— Ты умеешь парки вязать? — продолжала Соломка гнуть свое.

— Если нужно, так почему ж…

— Сторновка у меня золотая. Люблю, когда хорошо покрыта хата. А еще после всего граблями расчесанная.

Прокуда понял: Соломка так наивно манит его в свой не тронутый никем душевный мир.

— Юра, хватит. Оставь. Я уже одну вязанку отнесла домой.

— Ну, смотри…

Притихший, послушный, он следовал за Соломкой, нес на плече свой мешок, еще и красную вязанку прутьев держал под мышкой. А прутья зеленой метлой листьев заметали их следы до самого ее порога.

Соломка живо сняла с себя вязаную кофту и в одном легком сарафане метнулась к куче сторновки. Принесла два куля. Положила их перед Прокудой, развязала тугие перевясла, дескать, за мной дело не станет, лишь бы ты…

Увлажненная ночным дождем, сторновка покорно ложилась в парки. В том месте, где сноп был скручен перевясельцем, Прокуда топтался ногами. Под тяжестью его тела два снопика сторновки плотнее прилегали друг к другу. Потом старательно расчесывал пальцами золотую гриву каждого парка. Не торопясь откладывал в сторону и начинал колдовать над другим.

Лихо плевал на сухие ладони и пучок за пучком отбирал упругие соломины, а поломанные скатывал вниз. Никогда не приходилось латать стреху — видел лишь, как это делали деды. В жизни все пригодится, если умеешь: ремесло не коромысло — плеч не оттянет.

— Кого же ты хотела позвать, чтобы починить стреху? — Прокуду донимало любопытство.

— Анна обещала. То такая — все в руках горит…

— Давай накрутим вшивку, — отложил в сторону перевясло.

Прокуда выдернул из снопика длинный, ровный прут. Прикинул на глаз, размышлял: обрежь веточки, обдери кору, высуши на солнце — лучшего удилища и не нужно… Ткнул зеленым хвостиком листьев Соломке в руки. Она сложила маленькие пальчики в кулачок, зажала красные прутики. Юрий большими неуклюжими руками крутил прут, словно вил веревку. Соломка едва успевала переставлять руки — подступала к Прокуде, смотрела ему прямо в глаза. Он прятал взгляд, следил за ее ловкими и прыткими пальцами.

Когда он нагибался взять новый прут, Соломка украдкой дула на свои покрасневшие ладони. Они щемили, как будто их посыпали солью. Даже вскочили уже два водянистых волдыря. Но она терпела. Снова и снова хватала зеленый хвостик прутика, переставляла руки — и тонкое деревцо трескалось, скручивались на нем красноватые пленочки коры. Оно вяло и становилось пригодным для пришивки парков.

— А тебе мужская работа к лицу… Щеки стали как пионы.

— Теперь все на женщине лежит. Не привыкать…

— Покажи ладони, — в Прокудиной душе проснулась жалость к ней.

— Горят, как и щеки…

Юрий принес лестницу в сени, прислонил к лазу:

— Поднимайся на чердак. Будешь притягивать и подавать оттуда конец прута.

— Я боюсь… Придержи, еще поедет…

— Подхвачу, если падать будешь…

Вынес из сеней лестницу, прислонил к рогозовой стрехе. Прихватил парки, прутья и забрался на крышу. И вдруг вспомнил: выемки нужно вымащивать, иначе парки будут западать, торчать, неплотно прилегать друг к другу. Спустился, взял хорошую охапку пахучей соломы и снова полез на крышу… Поудобнее устроился, оглянулся, все ли необходимое есть под руками.

— Ну, как говорят старые люди, бог в помощь…

— Пусть помогает! — весело отозвалась с чердака Соломка.

— Я буду пронизывать стреху, тебе посылать прут, а ты обхватишь ею обрешетину, завяжешь узлом и острый конец мне подашь, — растолковывал Прокуда.

— Юра, не учи меня. Не впервой, умею…

— Ну да, конечно. С каких пор сама хозяйничаешь, так научилась коржи с маком есть, — Прокуда своим тяжелым кулаком стучал по парку, чтобы плотнее приставал. — Затягивать не нужно, Соломка. Ослабь немного. Зачем ты так?