Сотвори себя - [69]

— Давайте разожжем костер?

— Сырые дрова. Ведь дожди прошли…

— А я хочу, очень хочу разжечь огонь!

— Дым будет, а огня не будет…

— Я раздую.

Юрий достал из кармана коробок спичек.

— Дайте, дайте я сама. Мой огонь, а ваши дрова.

— Вы так хотите огня, Стелла?

— Очень хочу! Только давайте вместе разжигать.

Вскоре Юрий вернулся с охапкой валежника. Наломал его, сложил пирамидкой и позвал Стеллу, которая отошла шагов на двадцать в сторону и передразнивала прерывистым свистом птичку.

— О, я сейчас! — подскочила девушка, присела на корточки, чиркнула пятью спичками одновременно.

— Смотри, я и не думал, что мы разожжем, — повел плечами Прокуда.

— А я верила! — Стелла сощурила глаза. — Я загадала одну загадку…

— Вы, Стелла, как старая бабка…

Но девушка уже не слушала Юрия. Она танцевала вокруг костра, хватала пригоршнями уголья, обжигавшие ей руки. Дула на пальцы.

В зеленых сумерках леса свитер девушки был таким полыхающим, а глаза такими загадочными…

— Стелла, какая ты красивая… — дрожащими руками он взял девушку за оба локтя, высоко поднял над собой и опять поставил на ноги.

— И вы, Юра, тоже… — Стелла взъерошила ему волосы.

— Старость наступает… а вы такая… искристая… Если бы мне сбросить с плеч ну хотя бы лет десять… Эх, годы, годы…

— Любви все возрасты покорны.

— Я тебе почти в отцы гожусь…

— Вы… Вы… — На глазах ее выступили слезы. Она отпрянула к деревьям и стала продираться сквозь густые колючие заросли кустарника. Лапчатые ветви зацапали ей лицо, руки, хватали за пружинистый свитер, а красные нитки-волоконца оставались на иглах терновника.

Юрий долго еще сидел у погасшего костра, который уже не пылал, а лишь коптели недогоревшие поленья. Не знал, что делать. Оглянулся вокруг: вечер уже начал разливать густую синеву.

Поднялся на ноги, посмотрел на жар: затоптать или пусть сам погаснет? Или, может, сырой землей присыпать? Взял уже было свой костыль, чтобы поковырять чернозем. Но рука скользнула по жерди: чувствовал — жаль… Пусть так остается, дотлевает… Ветра нет, жар в глубокой ложбинке — пожара не случится…

Понурив голову, Юрий переступил порог хаты. Хотел мимо пройти и поковылять к своему заросшему бурьяном жилищу. За ночь дошел бы. Но ноги сами завернули к Стелле.

Упрекал себя: потянулся за молодыми крыльями, а у самого общипаны, потрепаны жизнью. Эх ты, дурак дураком…

Не мог уснуть, перед ним стояло раздраженное лицо Стеллы. Вспомнил: не закрывал на ночь сенную дверь. Пошел, поднажал плечом, дернул ее, и щеколда звякнула. На ощупь нашел петельку, воткнул в нее острый клюв крючка. Прислушался, как будто кто-то позвал его. Он знал, там, в крохотной комнатенке, Стелла.

Непроглядная темень окутывала Прокуду с ног до головы. Он остерегался набить себе лоб — осторожно шарил руками по стене, пока не натолкнулся на дверь. Притронулся к ней пальцами — она еле слышно скрипнула. Стал на пороге. Увидел девушку, лежавшую красным клубочком на кровати у окна. Луна неслышно гладила ее волосы, заглядывала ей в лицо.

— Стелла, можно к вам? — прошептал Юрий.

Тишина стала еще глуше. Молчание. Клубочек не шевельнулся, как будто был видением. А может, уснула. Перекипела, переволновалась.

Стоял на одном месте. Зачем он сюда пришел, что он может ей сказать? Отсоветовать, убедить — они птицы разного полета? Она — лебедка, а он — старый кожан. Что у них может быть общего?

Но в голове теплилась и другая мысль, которую Прокуда не хотел признавать. Это же она привела его в эту комнатку. Такое счастье само плыло ему в руки, а он отказывается… Выдумал: старый. Нет, это не причина.

Может, Стелла оживила бы его своим дыханием юности, раздула бы в нем чувства, как вот тот костер из мокрого хвороста. Девчонка… Она вот лежит, свернувшись калачиком, наверное, ждет, чтобы он подошел ближе и прикоснулся.

— Я… Я люблю тебя, Стелла, но… — подумал или прошептал он.

Девушка с такой же силой, с какой убегала из лесу, бросилась к Прокуде и повисла у него на шее. Онемела. Спустя минуту-другую умоляла:

— Скажите, Юра, это правда? Вы так сказали или мне послышалось?

— Ложись спать, милая девочка. Услышанное — сон.

— Не дразните. Я же слышала! — подняла и опустила руки.

Прокуда наклонился к ее уху и еле слышно произнес:

— Люблю…

Стелла стремительно протянула к его устам пригоршню, словно хотела поймать это дорогое, единственное слово.

— Вы… вы лучше всех на свете! — Девушка от радости стиснула кулачки. — Присядьте вот здесь, на краешке.

Чтобы не подвергать себя пытке, не испепелять сердце, Прокуда отпрянул от нее и в душевном замешательстве убежал к себе в комнату.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Утреннее солнце огненным глазом уже заглядывало в окна, а Стелла еще не проснулась. Затравленный собственными мыслями, Юрий начал неслышно собираться в дорогу. Он взял под мышку свои залатанные туфли, потертые брюки, поправил постель. В эту минуту кто-то забарабанил в дверь. Юрий бросился в сени.

Из кухни, закутанная в белую простыню, вынырнула Стелла:

— Это бабушка. — Она, приложив палец к губам, откинула крючок. — Я сейчас оденусь.

На пороге топталась нарядно одетая высокая худощавая женщина. Остроносые изящные сандалии, старательно отутюженная юбка, темная блузка, окаймленная на груди пышным белым кружевом. Такой элегантной барской одежде соответствовала бы модная шляпка, да еще и с перышком… Но голова была повязана черным кашемировым платком, по полю которого горели красные розы. Сандалии, юбка и блузка свидетельствовали, что старуха приобщилась к городской моде. А по-деревенски полыхающий платок противоречил ей.