Сотвори себя - [3]

— Не будем мериться на палке, кто больше сделал для победы. — Григорий притворно собрал на переносице морщины. — Сейчас превозносить себя не время. Надо засучивать рукава, да повыше. Работы невпроворот! Поручайте мне стоящее дело: то ли кладовщиком, то ли фуражиром, то ли бригадиром… С моей полурукой не пойдешь грузчиком, а ру-ко-во-дить смогу…

— Гриша, к нам приблудились две славные лошаденки. Ездовым, а? Годится?

— Может, сторожем пошлете? — с издевкой спросил он.

— Да… Если хочешь знать, то высокая должность. Неусыпный надзор в хозяйстве нужен до зарезу.

— Я знаю, вы с Устиньей всю власть в колхозе прикарманили. На ваши посты не посягаю, но что-то приличненькое хочу иметь. Заслуживаю. Тыловик!

— Значит, не по нраву мое предложение? Тогда иди садоводом. Сад наш весь «крестоносцы» начисто истоптали. Ты молодой, неженатый, силушки не занимать…

— Эта работенка мне по душе, — улыбка разгладила на переносице морщины неудовлетворения.

— Дадим тебе на подмогу девчат. Возглавишь садоводческую бригаду. Среди них и невесту себе выберешь.

— Такого зелья сейчас хоть пруд пруди! — махнул рукой.

Еще в лощинах серели снеговые залысины, чуть-чуть начала просыхать земля, а Жгура пришел в растерзанный сад. Следом за ним семенили пятеро девчат, юные, как весенние побеги. Одетые в заплатанные телогрейки. На головах грубошерстные платки — только глаза из-под них задорно сверкают. Ноги обуты в чуни, склеенные из желтой резины.

Самая старшая, синеглазая Лида, вела за собой на поводке пару хилых лошадок. Они, худоребрые, казалось девушке, от ветра клонятся, утомленно переставляя ноги.

— Дядя Гриша, зачем вы этих кляч сюда взяли? — стрекотала Лида.

— Надоть мертвые деревья постаскивать в кучу. Мертвые, поняла?

Остановились на крутом взгорке, потрясенные увиденным: кладбище деревьев… Вырванные, вывороченные с корнями, измяты, перемолоты гусеницами танков, втоптаны в землю… Пронесся фашистский бурелом…

— Варвары. — гневно вырвалось у Лиды.

Молодой сад был вдоль и поперек выутюжен с немецкой аккуратностью. Левое крыло оставили нетронутым — абрикосы. Они одичали, позарастали высоким густым бурьяном…

Лида и сама не заметила, как выронила из рук бечевку-повод и в оцепенении поплелась куда-то наобум.

Григорий окликнул девушку, затем подскочил к ней и раздраженно проворчал:

— Ты что, на прогулку сюда пришла? Оставила без присмотра лошадей, а сама развлекаешься?

Насупленно молчала.

Он придирчиво заглянул ей в лицо: она, покусывая губы, плакала…

— Дядя Гриша, вытри слезы своей любимой, — пошутил Жгура. Привлек к себе Лиду: — Отчего ты, раскрасавица, зашмыгала носом? Что случилось?

— Отстаньте! Я не ваша раскрасавица! — слегка оттолкнула его от себя.

— Знаю, все знаю, почему ты…

— Мы с Левком в пятом классе сажали… Наш сад уничтожен… Я боялась сюда приходить… А сегодня отважилась и загадала: если хоть одну яблоню найду живой — он вернется из Германии… Но — увы! По-детски зажав глаза кулачками, рыдала. Плечи ее вздрагивали.

— Ну, дядя Гриша, вытри нос своей возлюбленной, — Жгура повторил свою плоскую шутку.

— Оставьте меня в покое! — закричала Лида и порывисто бросилась в сторону.

— Не ерепенься — все равно будешь моей женой! Даю на размышление месяц!

— Да как вы смеете так разговаривать со мной? Я люблю Левка, только Левка!

— И меня полюбишь. И меня полюбишь, — спокойно-рассудительным тоном приговаривал, внушал Жгура.

— Ни-ког-да! Скорее брошусь с моста вниз головой…

— Не божись, не клянись, подумай хорошенько. Мы посадим свой сад, и он вырастет, расцветет, наш сад! Слышишь, наш сад…

— Несете всякую чепуху! Ведь чушь городите! — подбирала она злобно-насмешливые слова. — Ненавижу самоуверенных! — И бросилась к гнедым, прислонилась щекой к подручной и снова запричитала: — Не вернется Левко… Почему я такая несчастная? Не вернется Левко… Утешьте меня, лошадушки, успокойте сердце мое истосковавшееся…

— Лида, ты вроде старой бабки, — успокаивали ее подружки, — веришь в приметы… Вбила себе в голову бог знает что. Бывало же, и с того света люди вырывались, возвращались домой, а ты преждевременно хоронишь своего Левка Даругу.

Кончиком платка вытерла красные от слез глаза, молча взяла лошадей за повод и повела за собой навстречу Григорию.

— Давно бы так! Начнешь работать и отойдешь от своих мыслей… Заводи кобылок сюда, на эту сторону, — суетливо тыкал себе под правую ногу искалеченной рукой. Прытко приподнял барки, ловко набросил остальные постромки. Дважды обхватил ржавой цепью ствол изломанной яблони, свободный конец продел сквозь металлическую петлю и крепко-накрепко завязал узел. — Пошли, коняги! — выхватил из-за пояса топор и замахнулся на тощих.

Лошади дергали, тужились, но не могли двинуться с места.

— Погоди, Лидуська! Надоть подрубить. — Жгура принялся размашисто кромсать прикорневище — на нем густо рубцевались от вражеских гусениц следы. — Сейчас, Лидуся, мертвое лубье стащим в кучу — хорошие дровишки, пригодятся на зиму. А корни выкопаем и сожжем к чертям собачьим! Вместо них посадим деревца молоденькие. Вырастим вдвоем наш сад. Поняла меня — наш сад!

Лида не слушала Григория. Ее охватило отчаянье. Казалось, что он действовал с нарочитой жестокостью, выворачивая посаженные Левком яблони. Жгура искоренял ее девичью любовь к Даруге…