Сотвори себя - [22]

— И ты ему дала часы? А как же со школой, где он раньше работал?

— Попросил в колхозе лошадей, поехал и рассчитался. Не мог он жить там, где сожжены родные… Ему все напоминало о них… Пил с горя… А у нас, поверишь, вот уже две недели, хотя бы пригубил.

— Что же он преподает?

— Я отдала ему географию. Доигралась, проворонила, подружка?

— Ну и ладно… Сопливые бузотеры как себя ведут?

— Глаз не сводит с Вячеслава Несторовича.

— А заводила Василек притих, утихомирился?

— Он его правая рука!

— Тогда я не стану жаловаться маме.

— Ни в коем случае!

— От районо за чрезмерную самостоятельность не влетит тебе, Галя?

— Да, распорядилась на свой страх и риск…

— А если снимут? — насторожилась Лида.

— Стану рядовой учительницей!

— Как я тебе завидую, Галка. Ты далеко-далеко пошла вперед, не догнать мне тебя.

— Сдавай документы, пиши заявление! Завтра поеду в районо, согласую две кандидатуры: Лиды Кирилловны и Вячеслава Несторовича.

— Пора, пора мне наконец решиться, — задумчиво кивала ей головой Лида, а глаза грустно смотрели в неведомую даль.

— У меня есть задумка. Пока это тайна. Но тебе, Лидуся, могу довериться. Даруга поправляется. Вот ему, только ему я мечтаю передать директорство. Он поведет за собой школу!

Лицо Лиды вспыхнуло от одного упоминания о Левке.

Галина сделала вид, что не заметила ее волнения, и продолжала:

— Даруга убил немецкого коменданта, прошел пекло Освенцима — слабовольный не осилил бы… И талантливый бес: стихи пишет, фигурки из дерева вырезает.

— Галя, мне кажется, когда я встречусь с его взглядом — то умру… от стыда умру…

— Лида, давай навестим Даругу. Ведь школьные друзья…

— Что люди скажут? Пойдет молва… Мне тогда хоть сквозь землю проваливайся…

— Глупенькая, больного человека может проведать каждый.

— Меня Григорий выгонит из дому…

— Шут с тобой, трусиха, я пойду к Левку сама… Разрешаешь?

— Ты, Галина, вольна поступать, как хочется, а у меня ребенок, муж. Честь семьи нельзя запятнать… — говорила одно, а в мыслях совсем другое.

— Какая же ты стала пугливая, Лида! Мучайся, страдай, черт с тобой! Я бы и дня не жила с нелюбимым.

— Видели глаза, что выбирали…

— Кстати, помнишь, Левко как-то шутя напророчил мне замужество: «Галчонок, ты выскочишь замуж за красивого цыгана-кузнеца. Курчавые смоляные волосы, а в глазах — молнии. В красной рубашке, будто охваченный пламенем. Из-под молотка — снопы искр, а он мнет металл на наковальне, выковывает лемех. А ты, Галя, прячешь свои косы, чтоб не подсмалил. Принесла поесть своему суженому и стоишь на пороге кузницы, боишься подступиться к великану. Ради тебя бросит красавец бродячую жизнь, соорудит дворец, изготовит железные узорчатые решетки на окна, ворота металлические с горластыми петухами, только бы тебя, Галку, никто не похитил. Ты раз в неделю будешь тесто месить в большой кадке посреди двора, а возле тебя будет копошиться детвора…»

— О, Левко страсть любил сочинять небылицы! — У Лиды поднялось настроение.

— Я тогда крепко поколотила Даругу! И сказала, что уж если и выйду замуж, то только за него…

— Судьба так поворачивается, что, может, и выйдешь.

— Не шути, Лида. Я тебе дороги не перейду…

— Почему же? Я счастлива, у меня сладкое замужество…

— Разведись, не мучай себя и Жгуру!

— Хотела бы душа в рай, да грехи не пускают. Дитя, Оленятко!

— Для дочери отца сбережешь, а себя в могилу вгонишь.

— Даруга измены не простит. Я уже думала-передумывала: забыть, вырвать из сердца. Ан нет! Тянусь как магнит к Левку и ничего не могу с собой поделать. Плачу, переживаю, по ночам не сплю. Измаялась. Все мне опостылело!

— А что, если я поговорю о тебе с Даругой?

— Боже тебя сохрани! — замахала Лида руками, будто защищалась от огня.

— Найди в себе мужество, зайди к нему сама и попроси прощения…

— Ты с ума сошла!

— Я бы так и сделала. Если он любит тебя, ни на что не посмотрит. Твоя же мама с двумя детьми вышла замуж. С двумя детьми, представляешь?

— То совсем другое дело… Они в юности не знали друг друга, не давали клятвы на верность.

— Тогда молчи и оставайся при муже.

— Неужели эти бесконечные терзания и есть Дьявольская любовь?

Галина обняла Лиду, прижала к себе.

— Самое лучшее лекарство от твоей болезни — работа.

— Завтра же принесу заявление.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Жгура вернулся из Царичанки домой воодушевленным, еще более деятельным. Растаял в глазах сумрак пугливости. В движениях раскованность, будто с плеч свалил гору. Сбрил жиденькую, невзрачную бородку, что делала его хмурым и неприветливым. И сразу помолодел лет на десять.

Лихо снял новую ворсистую шинель, плотно облегавшую плечи, повесил на гвоздь, вколоченный в столб, поддерживающий матицу, и щеголевато одернул на себе мешковатый китель. Весь был как новая копейка, только шапка-ушанка из старого рыжего каракуля портила внешний вид. Приосанившись, остановился посреди комнаты, широко расставив ноги:

— Ну-ка, Лидуська, посмотри, какой гостинец я тебе привез! — по лицу расплылась довольная улыбка.

— Папочка, а мне? Что привез мне? — подбежала Оля, забралась к отцу на руки. Присел с дочуркой на табуретку.

— Правильно! В первую очередь вам, детки, гостинец от зайчика-побегайчика. Зажмурьте глазенки и подставляйте пригоршни, — вынул из кошелки кулек дешевых конфет-подушечек и угостил всю «семеечку Емелечки».