Ночью они открывали окно в своей комнате, тогда становился слышен плеск моря, скрытого за деревьями; радостно, не умолкая ни на секунду, трещали цикады, иной раз вдруг начинала во все горло петь неведомая птица и так же внезапно умолкала. Теплое южное небо мгновенно светлело, становилось опаловым, потом розовато-жемчужным в преддверии рассвета, потом все вокруг заливала горячая светоносная синева, без остатка поглощавшая все остальные цвета и оттенки.
Когда они вернулись в Москву, Надежда, как и советовала давешняя дама, как, впрочем, и полагалось, пошла в поликлинику закрывать бюллетень.
Дама напоминала тогда:
— Не забывайте прихрамывать, хотя бы немного, но хромайте, люмбаго сразу и бесследно спустя несколько дней не проходит...
И Надежда уже заметно бодрее, однако все же слегка волоча ногу (сказалось ее абсолютное здоровье — не умела симулировать) вошла в кабинет врача.
Вострушка, бывшая по мнению Надежды, отличницей в институте, встретила ее как добрую знакомую.
— Как дела? Вроде получше?
— Я принимала анальгин, — сказала Надежда,
— А растирания? Горчичники?
— Да, все делала и еще грелку клала...
Говоря так, Надежда старательно отводила глаза в сторону, боялась, что вострушка, как глянет на нее, так сразу все и поймет.
— Так как же? — спросила вострушка. — Продлить или не надо?
— Не надо, доктор, — испугалась Надежда. — Мне уже хорошо...
И еще больше испугалась, потому что вспомнились слова той дамы, предупреждавшей не говорить так, ибо врач может что-то заподозрить.
— Дайте бюллетень, — сказала врачиха и почему-то вздохнула.
Домой Надежда не шла, а бежала. Щеки ее горели. Черт побери, ей всегда за все приходится дорого платить!
Может быть, кто-то другой наплевал бы на все и, глядя врачу прямо в глаза открытым взглядом, так, как обычно глядят признанные лжецы и студенты, сознающие, что провалят экзамены, без запинки врал и все прошло бы без сучка и задоринки, а вот она не могла так...
И она, еще и еще вспоминая о коротком своем разговоре с врачихой, нещадно злилась на себя и почти уже жалела, зачем послушалась недоброго совета, зачем симулировала, притворялась, зачем, наконец, поехала с ним в Пицунду?
Хотя было хорошо, очень хорошо, и все же нет, не стоило этого делать...
Так думала Надежда, несясь к дому по арбатским переулкам, не замечая никого и ничего.
А возле дома встретила... свою врачиху.
Надежда остановилась, на миг лишившись слов. Смотрела на врачиху, вытаращив глаза, не понимая, ее ли она видит или это ей кажется.
— Я так и знала, — сказала вострушка, сердито хмуря светлые короткие брови. — Я же к вам заходила на следующий день, поскольку была в соседнем доме на вызове, но вас и след простыл.
— Я, — начала было Надежда, — я, знаете...
Но вострушка подняла маленькую крепкую ладонь, и Надежда замолчала.
— Знаю, — сказала вострушка. — Вам нужны были эти самые пять дней, не правда ли?
— Правда, — ответила Надежда.
— Так, значит. Разумеется, я могу аннулировать бюллетень, и у вас будут неприятности.
— Еще какие!
— Хорошо, я не буду этого делать.
— Я прошу вас, если можно...
— Это нельзя, но я не буду, обещаю вам, а вы обещайте, что ничего подобного больше не повторится.
— Никогда, — сказала Надежда.
Врачиха несколько мгновений смотрела на нее, не говоря ни слова, потом сказала:
— Вы лихо бегаете, я вас чуть не потеряла из виду, а я в институте была не последняя спортсменка.
Надежде вдруг стало смешно. В общем-то, если так поразмыслить, ситуация прекомичная. Она окончательно осмелела.
— Я, как вас увидела, решила, что вы в институте, должно быть, были отличницей.
— Только на последнем курсе, — ответила врачиха, оглядела внимательно Надежду, чуть улыбнулась большим добрым ртом:
— На юге небось были? Загорели на славу.
— Старалась, — призналась Надежда. — Люблю загорать, а вы?
Вострушка хотела что-то ответить, может быть, сказать, что тоже любит загорать, но глянула на часы, вспомнила о том, что в сущности перед нею обыкновенная симулянтка, которую, по чести говоря, надо было бы хорошенько наказать, и потому сухо кивнула Надежде, отвернулась от нее, быстро зашагала к себе в поликлинику.
Надежда сдержала слово.
Впрочем, нарушать его не было и особой нужды: роман Надежды завершился, окончившись разом; ее герой влюбился в другую девушку и честно признался Надежде в этом.
Он был сентиментален, любвеобилен и, влюбившись, каждый раз искренне верил, что эта любовь — самая настоящая.
Надежда удивилась тому, как мало тронуло ее его признание. Или она тоже успела разлюбить его? А вернее, и не любила никогда вовсе, просто было легкое, неназойливое с обеих сторон увлечение?
Впоследствии у нее случались различные встречи, были увлечения, их было немного, но они все-таки оставили след в ее душе...
Обо всем этом она поведала однажды Артему без утайки, откровенно. И он слушал ее, вместе с нею смеялся, представляя себе, как она была поражена, увидев врачиху возле своего дома, и говорил ей:
— Мы тоже поедем с тобою к морю.
О себе он и тогда так ничего и не рассказал:
— У меня ничего такого выдающегося не было...
— У меня тоже не было, — говорила Надежда. — Но я хотела вместе с тобой еще раз пройти все мое прошлое, словно урок повторить.
