Надежда злилась на себя за то, что разрешала себе все время оглядываться назад, в прошлое, а прошлого, она это знала лучше других, даже если бы и пожелала, все равно не решилась бы вернуть.
Но помимо воли Надежды мысли ее упрямо поворачивали назад, в ту недоступную уже пору, когда они с Артемом были вместе и казалось, ничто на свете не в силах разлучить их.
Ей представлялся шумный, заполненный голосами людей зал аэродрома, где она просидела однажды целых три дня, ожидая самолет, чтобы лететь к нему, да так и не дождалась.
И тесное купе в ленинградском поезде «Стрела», в котором они ехали вместе в Ленинград на октябрьские праздники.
Он спрашивал ее:
— Ты бы хотела спрыгнуть с поезда и отправиться куда глаза глядят, вон в тот лес хотя бы...
— С тобой хотела бы, — отвечала она.
Он откровенно и не без самодовольства смеялся.
— Это ясно. А не испугалась бы?
— Чего пугаться?
— Как чего? Ночи, темноты, неизвестности...
— Нет, нисколько.
— И тебе не казалось бы, что за каждым деревом кто-то стережет тебя, кто-то вдруг как бросится на тебя...
Он вытягивал свои припухшие губы.
— Скажи по правде, не казалось бы?
— Да нет, Артемушка, не казалось бы, честное слово!
— Это ты потому так говоришь, что едешь под надежной зашитой Министерства путей сообщения, в вагоне, прекрасно знаешь, что нигде тебе не надобно сходить и идти неведомо куда...
— Да нет, — возражала Надежда. — Я и в самом деле не боюсь ни темноты, ни жуликов, ни хулиганов.
Он знал, что она не лжет. Привык ей верить во всем, но ей думалось, что он хотел бы, чтобы она была боязливой, робкой, чтобы он мог бы во всем блеске развернуть свое мужское неоспоримое преимущество.
«Мужики любят больше слабеньких, беззащитных, — думала Надежда. — Что же делать, если я не такая?»
Надежда была отважна во всем. Она не побоялась сделать того, на что не решается большинство женщин. В один прекрасный день она рассказала Артему о своем прошлом. Она не желала скрывать от мужа ничего. Пусть ее жизнь будет для него ясной, как на ладони, ни одного темного, потаенного уголка.
Она уже работала, преподавала в техникуме, когда встретился ей человек, которого она полюбила. Был он много старше ее, крупный архитектор. По его проектам были построены многие санатории на юге.
Он был убежденный холостяк, сам о себе говорил:
— Женщин люблю и даже приемлю, но жениться ни на одной не буду. Ни за что!
Он предложил ей поехать с ним в Пицунду, где в то время развернулось строительство отелей и пансионатов.
Была ранняя весна, надвигались экзамены в техникуме, кроме того, Надежда как самый молодой преподаватель имела множество общественных нагрузок.
Но она хотела поехать с ним вдвоем на юг, где, как он рассказывал, сейчас было особенно чудесно, цвела магнолия, персиковые и ореховые деревья оделись свежей зеленью, море было теплым, тихим...
Надежда представляла себе, как рано утром она идет с ним на пляж, еще пустынный, безлюдный, и плывет с ним наперегонки, обгонит его, обернется, глянет через плечо и снова плывет, ощущая, что он рядом...
Но как выкроить эти пять дней? С матерью Надежда не привыкла советоваться, да и что мать могла сказать ей?
— Девочка, как же так, ведь у тебя еще нет никакого отпуска...
«Если бы заболеть, — решила Надежда, — но так, не по-настоящему, а получить бюллетень и тогда махнуть куда хочешь...»
Однако легко сказать — заболеть! А чем? Если грипп — нужна температура; аппендицит — еще чего доброго упекут в больницу; ангина — но горло, как назло, чистое и розовое, без единого налета...
Научила одна многоопытная, всезнающая дама. Как-то Надежда повстречалась с нею в парикмахерской, разговорились, и почти неожиданно для самой себя, обычно скрытной, сдержанной, вдруг поведала о том, что ей хотелось бы уехать дней на пять, но нет никакой возможности.
— Как так нет? — удивилась дама. — Можно же заболеть...
— Я уже думала об этом, но, во-первых, больная я не поеду, а во-вторых, меня никакая хвороба не берет...
— Нет, от вас можно с ума сойти, — съязвила дама. — Если вы такое дитя, проинструктирую вас как следует.
И проинструктировала.
Надежда, хромая, едва добралась до своей районной поликлиники, придя к врачу, пожаловалась, что жутко болит нога от поясницы до самой щиколотки.
Врач — молодая, чуть постарше Надежды, пухленькая вострушка в белоснежном халате («Не иначе в институте была отличницей», — решила почему-то Надежда), мгновенно определила:
— У вас обыкновенное люмбаго...
Эти самые слова, по мнению многоопытной советчицы, должен был произнести любой врач. Надежда хотя и ждала этих слов, однако, не приученная лгать, не умела также и притворяться. Опустив голову, еле слышно пробормотала:
— Не знаю, может быть...
Если бы он, ее любимый, знал, на какие жертвы она идет ради него!
Вострушка дала ей больничный лист, освобождавший ее от работы на четыре дня. Кроме того, выпадало еще и воскресенье.
— Прекрасно! —воскликнул он. — У нас с тобой впереди пять дней! Целая вечность!
Они полетели в Пицунду, и пять следующих дней запомнились Надежде сплошным сияющнм, полным солнца, моря и любви праздником.
Все было так, как она себе представляла: тихое теплое море не то синего, не то чуть ли не розового цвета, безлюдный пляж, солнце над головой, и они оба постоянно вместе.
