Соседи - [6]
— «На берегу угрюмых волн…» — шутливо продекламировал Степан Ильич и подошел к Барашкову.
Барашков показал дымящейся папиросой на берег:
— Любуюсь вот.
Чем же там было любоваться?
С берега, очень близко, на всю собравшуюся компанию дружелюбно смотрел какой-то оборванец, подмигивал, качал головой. Раз или два он указал Степану Ильичу на его даму и поднял большой палец. А, старый знакомый!
Человек на берегу, когда его узнали, игриво отдал честь и двумя пальцами прижал козырек своей кепчонки, затем подбросил ее и поймал прямо на голову, после чего поклонился и шаркнул ногой. На верхней палубе раздался смех.
— Ой, не дай бог такой старости! — украдкой пожаловалась Наталья Сергеевна подполковнику.
Барашков услыхал ее слова.
— Да какой он, к черту, старый? Тоже, нашла старика! Лодырь он просто, вот и все. Ишь, артист!
— Василий Павлович, голубчик, — с укором произнесла Наталья Сергеевна, — ну что уж вы так на себя напускаете? Будто вам его совсем и не жалко!
От удивления Барашков захлопал глазами:
— Жалко? Его? Да за что его жалеть-то, черта драного? Или он руки-ноги потерял? Слепой? Немощный? Да ему об лоб хоть поросят бей!
— Ну уж… тоже, нашел богатыря! — счел нужным вступить Степан Ильич. На его взгляд, пропойца был жалок, изможден, ободрил его, видимо, стаканчик, выпитый на заработанную милостыню.
— А что ему сделается? Что? — напустился на приятеля Барашков. — Он еще нас с тобой переживет и похоронит!
— Начинается! — выразительно вздохнул профессор, предчувствуя очередной горячий спор. — Наталья Сергеевна, оставим их, пускай они тут дискутируют на здоровье. У меня есть один вопрос, и я хотел бы выяснить…
Бровь Степана Ильича приподнялась. Давешние подозрения ожили с новой силой. Он обратил взгляд на Барашкова, как бы спрашивая его, что он думает насчет постоянных домогательств профессора, — теперь-то уж в этом не было никаких сомнений! — но вспыльчивого подполковника успокоила сама Наталья Сергеевна. Будто не слыша предложения уйти, она повернулась к Барашкову и стала возражать ему, говоря, что люди пьющие, по сути дела, губят себя сами: ничто так не сокращает человеческую жизнь, как пьянство.
Барашков заспорил. Гуляющие перед ужином пассажиры с улыбкой оборачивались на его громкий голос. Этого лысого чудаковатого старика на теплоходе знали все. Василий Павлович со своим характером легко завел обширные знакомства среди пассажиров. Внимание посторонних подогревало красноречие Барашкова. Он сел на своего любимого конька: что было раньше и стало теперь. Раньше, уверял он, все было надежней — крепче, долговечней. Владислав Семенович, уязвленный тем, что его предложение уйти отсюда как бы повисло в воздухе, слушал сбоку и разочарованно почесывал нос: неплохой мужик этот Барашков, однако умом, увы, не блещет…
Запахло крепким табаком. Степан Ильич оглянулся и узнал «мадаму». Щурясь от дыма закушенной папиросы, она незаметно приблизилась и теперь не сводила с Барашкова глаз.
— Или долголетие это самое возьми! — все больше расходился Василий Павлович. — И чего уж люди этой старости боятся? Ума не приложу! Будто старик не человек вовсе.
— В этом я с вами согласен, — слегка оживился профессор. — Пора старости — прекрасная пора. Прекрасная! — повторил он, точно кому-то наперекор. — Есть тысячи примеров, когда люди именно к преклонным годам постигали весь, так сказать, смысл человеческого…
— Простите, — перебил его резкий голос, и «мадама», поперхнувшись дымом, трескуче закашлялась. — Простите, но вы городите чепуху!
У профессора полезли вверх брови, но, дожидаясь, пока она прокашляется, он вежливо молчал. Потирая горло, «мадама» сморщилась.
— Какая она, к чертовой матери, прекрасная? Это же старость… ста-рость! Вы посмотрите, что она делает с человеком! А вы… Извините, противно слушать! — оборвала она и, ломая спички, чтобы раскурить потухшую папиросу, сердито отошла прочь.
Вспышка этой странной женщины оставила у всех ощущение неловкости. Помолчали, переглянулись.
— Василий Павлович, — лукаво позвала Наталья Сергеевна, — а вот вы… боитесь смерти?
Вопрос удивил Барашкова.
— Еще чего! Или я нисколько не жил, ничего не видел? Да и похоронить меня, закрыть глаза, слава богу, есть кому. И похоронят, и помянут… Я, если уж по совести сказать, больше пожара боюсь, чем ее. Ну конечно, пожил бы еще, дело хорошее, но если уж… значит, пора. Время.
Наталья Сергеевна не поверила ему.
— И семьи нисколько вам не жалко? Жены, детей…
— А что жена? Если что… не одна останется. Дети? Уже большие, при деле. Вот Игорек разве… Сынишка у меня в армии, скоро прийти должен. А может, уже и пришел, пока мы тут с вами ездим.
— Сын? — переспросил профессор, будто ослышался. — Может, внук?
Василий Павлович слегка смутился.
— Да нет, сын, сын. Так получилось, поздно родился. Поскребыш наш, самый последний.
Забавляясь смущением старика, профессор игриво погрозил ему пальцем:
— Ка-кой вы, оказывается! А?
Василий Павлович не знал, куда девать глаза. Выручила Наталья Сергеевна. Она неожиданно взяла его за голову обеими руками, привстала на цыпочки и поцеловала в щеку.
— Милый Василий Павлович, не слушайте… ну их! Вы молодец. Я представляю, какая у вас с женой появилась радость. Маленькие дети… это же чудо! Большие уже совсем не то. А маленькие…
XX век по праву войдёт в Историю под названием «русского». Никогда государство древних русов не достигало такого величия, как в закатившемся веке, последнем во втором тысячелетии. Эти потрясающие успехи всецело связаны с исполинской личностью И. В. Сталина, чей исторический масштаб только начинает осмысливаться всерьёз.Начало XX века ознаменовалось для России двумя мощными антирусскими восстаниями. Чрезмерное участие в обоих приняли лица «некоренной национальности». Они, «пламенные революционеры», называли Россию «этой страной», а русских — «этим народом».
Николай Кузьмин известен читателю по романам «Первый горизонт», «Победитель получает все», «Приговор». В серии «Пламенные революционеры» вышли ого повести «Меч и плуг» — о Г. Котовском и «Рассвет» — о Ф. Сергееве (Артеме).Повесть «Огненная судьба» посвящена Сергею Лазо, одному из организаторов борьбы за Советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке, герою гражданской войны, трагически погибшему от рук врагов революции.
Книга посвящена увлекательному миру спорта. В центре повествования – футболисты команды мастеров, их спортивные и личные судьбы, часто скрытые за глянцевым фасадом побед. Автор ярко и увлекательно показывает процесс становления личности спортсмена, его бойцовских качеств, помогающих высоко нести знамя отечественного спорта.Для спортсменов, тренеров, широкого круга читателей.
Писатель Николай Кузьмин живет и работает в Алма-Ате. Имя его известно читателю по романам «Первый горизонт», «Победитель получает все», по повестям «Трудное лето», «Авария», «Два очка победы». Н. Кузьмин в своем творчестве не раз обращался к художественно-документальному жанру, однако историко-революционная тематика впервые нашла свое отражение в его новой повести «Меч и плуг». Герой ее — легендарный комбриг, замечательный военачальник гражданской войны Григорий Иванович Котовский.
На имени генерала Лавра Георгиевича Корнилова, возглавившего так называемый корниловский мятеж осенью 1917 года, десятилетиями лежала печать реакционера и мракобеса. В предлагаемой книге автор анализирует происшедшее и убедительно показывает, что затея с мятежом явилась чудовищной провокацией международных сил, ненавидевших Россию, ее мощь и православное вероисповедание.Царский генерал Корнилов, истинный сын своей Родины, скорее фигура трагическая, ибо вовремя не сумел распознать скрытую подоплеку намерений мировой закулисы.
В сборник «Короткий миг удачи» вошли лучшие произведения Н. Кузьмина, созданные им в разные годы. И хотя все эти произведения повествуют об очень разных человеческих судьбах и характерах, их объединяет не только авторский интерес к героям, но и присущая большинству из них любовь к своей профессии, доброта к окружающим их людям.
Впервые — журн. «Новый мир», 1928, № 11. При жизни писателя включался в изд.: Недра, 11, и Гослитиздат. 1934–1936, 3. Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934–1936, 3.
Валентин Григорьевич Кузьмин родился в 1925 году. Детство и юность его прошли в Севастополе. Потом — война: пехотное училище, фронт, госпиталь. Приехав в 1946 году в Кабардино-Балкарию, он остается здесь. «Мой дом — не крепость» — книга об «отцах и детях» нашей эпохи, о жильцах одного дома, связанных общей работой, семейными узами, дружбой, о знакомых и вовсе незнакомых друг другу людях, о взаимоотношениях между ними, подчас нелегких и сложных, о том, что мешает лучше понять близких, соседей, друзей и врагов, самого себя, открыть сердца и двери, в которые так трудно иногда достучаться.
Василий Журавлев-Печорский пишет о Севере, о природе, о рыбаках, охотниках — людях, живущих, как принято говорить, в единстве с природой. В настоящую книгу вошли повести «Летят голубаны», «Пути-дороги, Черныш», «Здравствуй, Синегория», «Федькины угодья», «Птицы возвращаются домой». Эта книга о моральных ценностях, о северной земле, ее людях, богатствах природы. Она поможет читателям узнать Север и усвоить черты бережного, совестливого отношения к природе.
В книгу известного журналиста, комсомольского организатора, прошедшего путь редактора молодежной свердловской газеты «На смену!», заместителя главного редактора «Комсомольской правды», инструктора ЦК КПСС, главного редактора журнала «Молодая гвардия», включены документальная повесть и рассказы о духовной преемственности различных поколений нашего общества, — поколений бойцов, о высокой гражданственности нашей молодежи. Книга посвящена 60-летию ВЛКСМ.
Новая книга Александра Поповского «Испытание временем» открывается романом «Мечтатель», написанным на автобиографическом материале. Вторая и третья часть — «Испытание временем» и «На переломе» — воспоминания о полувековом жизненном и творческом пути писателя. Действие романа «Мечтатель» происходит в далекие, дореволюционные годы. В нем повествуется о жизни еврейского мальчика Шимшона. Отец едва способен прокормить семью. Шимшон проходит горькую школу жизни. Поначалу он заражен сословными и религиозными предрассудками, уверен, что богатство и бедность, радости и горе ниспосланы богом.