Сопровождающие лица - [4]

– Здоровки, – оригинально нашелся Цыпа.

– Ты чего так рано?

– А ты?

– А мы газету новую открываем. – Кристина отступила в сторону, открывая доступ к листочку, на котором, оказывается, значилось: «Житие мое – новая газета для нашего города».

Цыпа скептически осмотрел расклейку и, секундочку поразмыслив, авторитетно выдал:

– Курортников потеряете.

– Это почему?

– По кочану. Написано ж у вас: «Для нашего города». То есть для жителей. А для гостей? Они ж приедут скоро, а вы про них и забыли.

– Аааа, – озадачилась бывшая звеньевая. – Нехорошо как получилось… – расстроилась она, посмотрела на Цыпу, потом на свой листик, еще раз на Цыпу и тут же нашлась: – А ты тоже иди к нам, ты ж это… стенгазету вел?

– Ну, вел. – Цыпа пожал плечами, мол, мало ли что он вел и когда, что ж теперь по первому зову бежать непонятно куда. Еще помолчал, переминаясь с ноги на ногу, а потом как бы нехотя спросил, глядя вдоль трамвайной колеи: – А кто у вас держит это дело?

– Главред, в смысле? Алеша Лысенко.

И по тому, как Кристина улыбнулась, Цыпа сделал вывод: «Влюбилась в этого Алешу, дурочка».

– А что ж твой Алеша с рання объявы не клеит? – подколол Цыпа и впервые за это мутное утро почувствовал легкое пощипывание приближающегося куража.

– А он… спит. До ночи с версткой возились, вот он и умаялся.

«Точно, как кошка влюбилась», – подтвердил Цыпа свою догадку, а зримо пожал плечами – типа все может быть, еще подержал паузу и спросил:

– А де сидите?

– Редакция на Нахимова, над игрушками. Мы в восемь открываемся, придешь?

Цыпа еще помялся для приличия и согласился зайти, но попозже, в районе обеда – много дел, понимаешь ли, много всяких дел.

1.5

Идти стало гораздо легче, уже и погода не так кумарила. В считанные минуты включилось воображение, Цыпа приободрился и посматривал на редких встречных пешеходов уже с неким снисхождением: ковыляете, болезные, бессмысленно, а тут с вами рядом идет человек, который раскрасит эту жизнь так, что закачаетесь.

Значит, журналистика. Почему же он раньше не понял, что буквально рожден для этого? Вот кто, спросите, лучше всего соображает в фильмах, помнит, кто где играл и чья именно песня где звучала? Правильно, Цыпа.

Вот кто первым допер, что после первой части «Назад в будущее» заменили телочку МакФлая[10]? Кто на этом деле выспорил у Кости-Карлика, который знает наизусть весь синематограф, бутылку молдавского коньяка? Правильно, Цыпа! Для получения приза, правда, пришлось писать в газету «Я молодой»[11] и почти год ждать ответа, но получилось же, все ведь подтвердилось!

Не, что ни говорите, а Цыпа счел себя готовым к новому вызову. Значит, надо дать им вилку, выбор: он может написать заметки о кино и о музыке. Вдруг по обоим направлениям возьмут, будет вообще зашибись.

Про кино – есть отличный свежак, «Побег из Шоушенка», а насчет музыки можно написать про недавний концерт «АукцЫона», «Птица» называется, отслушан был тщательно и с удовольствием.

С каждым шагом Цыпа бодрился все больше. Ведь если посудить, раньше была одна-единственная газетенка, тощая «Здравница» с некрологами и программкой, которая не то что про рок, там вообще о музыке нормально не писали, практикуя типичные интервью с заезжими гастролерами в стиле: «Ну, а как вам наш город?», будто те что-то видели, кроме ганделыков с гостиницами.

Размышляя в подобном ключе, на подходе к базару Цыпа фактически утвердился в амплуа авторитетного музыкального обозревателя и представил себя в очках и витиеватом шарфике в первом ряду театра. «И обязательно с персональной пепельницей», – ехидно поддакнула совесть. «Отлезь, гнида», – отмахнул ее Цыпа цитатой из классики и причалил на базар.

1.6

Филиппыч вообще-то не был профессором. Он трудился каким-то полупокером на станции космического слежения[12] до тех пор, пока следить стало не за кем. Более того, он был и не Филиппычем, а урожденным Ильей Давыдовичем, но Цыпа как стал рядом с сигаретами, так практически сразу и перекрестил его в Филиппа Филиппыча, потому что был под большим впечатлением от «Собачьего сердца», каковое мог цитировать по поводу и без него с любого места.

Вот подойдет кто-то к профессору с утра взять чекушку, открутит сразу, хлебнет из маленькой, даже от дольки лимончика откажется и пойдет себе на работу. Профессор тогда сразу косит глазом и вбрасывает шайбу: «Стаж». Цыпу два раза просить не надо, он сразу отзывается: «Вы полагаете?» «Нечего и полагать», – поддержит Филиппыч. И обоим хорошо, потому что есть рядом понимающий человек, с которым и длинный бестолковый день – не день, а приятно проведенное время.

Окрестные барыги так вообще приняли их игру за чистую монету и называли профессора кто Филиппом, кто Пылыпычем, не подозревая о подоплеке. Профессор в их ряду явно выделялся: высокий, усатый, с копной седых волос, ну чистый Менделеев с плаката в кабинете химии. А Цыпа при нем – как молодой специалист, практически Борменталь.

Филиппыч торговал приличным алкоголем, то есть не бодяженными закрутками, а товаром с акцизом, вплоть до шампанского и ликеров. Профессор петрил в организации труда и почитал свою разливайку кафе – прибил на палке фанерку с надписью «Я догоню», а товар раскладывал не только на прилавке, но и на двух больших сетчатых тележках, на которых, как показывали в кино, собирают покупки в больших нью-йоркских магазинах. Ничего подобного в нашем городе, конечно же, не было: тележки эти, видимо, припер из загранки какой-то хозяйственный моряк.