Сообщение - [8]

ты, попросило первое тело, выписал мне бы

психотропного чтобы шуршать веселей

и, заглядываясь на ассирийское небо

видеть сирые очертания молью траченных кораблей

а то у меня депрессия и над головою я различаю

только сгустившийся водяной пар,

сернокислые капли да хлопья спитого чая

глупости повествует второе ты еще не так стар

чтобы терять дарёную связь с потусторонним

миром (хотя его, несомненно, и нет)

и вообще, хрипит, когда мы родных хороним

им на смену приходит не ветер, а черный свет

«Я видал в присмиревшей Грузии, как кепкой-аэродромом…»

Я видал в присмиревшей Грузии, как кепкой-аэродромом

щеголял кинто,

я гулял с мокрощелкой по улице Бродского под советским

дождем, сухим,

как ночное кьянти в оплетенной соломой бутыли. Сказано:

если кто

будет тайно крещен домработницей и получит имя

Осоавиахим,

то судьба ему в просмоленной корзинке плыть

по Москва-реке,

на фокстротной волне крепдешиновой покачиваясь, пока

не покажется берег Америки, не пролетят на воздушных

шарах комарики,

пока не застрянет кораблик беспарусный в зарослях

тростника,

мыслящего папируса, в который стреляет из лука, не целясь,

загулявший Озирис, празднуя воскрешение, но нагоняя

страх

на обитателей влажных прибрежных мест, где ливийская

felis

учит своих котят охотиться на мальков гимнарха и серых

болотных птах.

«бродят вокруг Байкала с цветными ленточками буряты…»

бродят вокруг Байкала с цветными ленточками буряты

серебряные браслеты носят пьют водку о Будде не говоря

я любуюсь светлой водой я озяб и думаю зря ты

упрекаешь меня в скудости словаря

всякий, кто был любим знает как труден выбор

между черным белым и алым со временем всё тебе

расскажу ибо слова подобны глубоководным рыбам

вытащенным на поверхность с железным крючком в губе

зря полагаю бунтуют те кто еще не вырвался на свободу

знали б они как другие пьют йод и без улыбки отходят от

берега пробуя на разрыв ледяную озерную воду

хороша говорят солоновата но и это пройдет

«Тише вод, ниже трав колыбельная, сквознячок с голубых высот…»

Тише вод, ниже трав колыбельная, сквознячок с голубых высот,

бедный голос, поющий «ель моя, ель» с бороздок пластинки

под

антикварной иглой из окиси алюминия. Не смотри

на тычинки в приемном лотосе и родной мимозе: внутри

чудо-яблочка – горе-семечко, и от станции до сельпо

заспешит золотое времечко по наклонной плоскости, по

незабвенной дорожке узенькой, мимо клуба и овощной

базы, чтобы подземной музыкой, ахнув, вдруг очнуться в иной,

незнакомой области. Кто мы, те, что ушли, не простившись?

По ком

телефон звонит в пыльной комнате, надрывается телефон?

«Когда бы, предположим, я умел…»

Когда бы, предположим, я умел

варить стекло, то обожженный мел

с древесным пеплом и дробленым кварцем

в котел черночугунный поместил,

и пережил любовь, и стал бы старцем,

и многое бы господу простил.

Когда б умел я, скажем, растирать

яд скорпиона с корнем мандрагоры,

с драконьей чешуей, добавив пять

частей крысиной печени, и сорок

частей полыни – молча без тебя

я жил бы, о грядущем не скорбя.

Сколь многие, как знает госкомстат,

потомство незлопамятно растят,

владея смыслом сна, но ни ремесел,

ни колдовства не ведая. Оно

и славно. Пляска осеней и вёсен —

цветное, безвоздушное вино —

то буйствует, то близится к развязке,

покуда ночь рассказывает сказки

двум кукушатам в заячьей норе

об Африке, где всякий ястреб – чудо,

о том, что время – гусеница Будды,

и тьме, своей покойнице-сестре.

Посвящение мальчику Теодору

1.

один как перст неявно мне осталось

птиц тешить корки хлебные кроша

опять на пятки наступает старость

но верую обучится душа

лиловая звенеть и удивляться

в пивном das Leben винной ли la vie

без працы не бывает кололацы

и уголек не тлеет без любви

2.

светают облачные арки

дождем умытый дышит парк

почтовым клеем пахнут марки

и беззащитный аардварк

как бы гроза в начале мая

могуч и тверд но не жесток

спешит по полю, воздымая

тапировидный хоботок

и обращаясь взором к высям

небесным чествует творца

как голос крови независим

как тайна женского лица

а я простейший папарацци

люблю и свет и перегной

чтоб воссиявши затеряться

в земле эстонии родной

ах отойти б от этой темы

не размыкать бы устных губ

но я мыслитель как и все мы

а значит тоже трубкозуб

3.

Ты помнишь светлый сад для живности,

где на свободе слон бродил

и стаи разной чудной дивности,

и муравьед, и крокодил,

где тигра пленного не гробили

решетками, и свет зари

струился лишь на автомобили

с детьми невинными внутри?

Да, тесно спать в проулке, раненом

распадом, но бывает миг,

когда не просто марсианином,

начитанным журнальных книг,

а императором над хаосом

быстроживущих рыб и неб

ты пробуждаешься, и страусом

хватаешь вечной жизни хлеб

из рук заезжего хозяина.

Пускай он только сонный газ,

из дерева не вырезаемый,

парящий, словно твой пегас —

с его поддержкой смертный силится

поймать свой голос, как ежа,

ржаную оторопь кириллицы

в сердечной сумочке держа.

Любовь моя, нет, в сентябре

меня не трогай – скуден мой итог,

ведь всякий свет есть слепок времени.

Пространства крепкого глоток.

4.

Вот и осень наступила

увядают все цветы

и безмолвствуют уныло

придорожные кусты

лишь цепная псина лает

посреди пожухших трав

лишь рябины кисть пылает

как бы смертью смерть задрав

пусть весною мир воскреснет.