Сообщение - [9]

Шрифт
Интервал

а отдельный человек
если сердце страшно треснет
не срастись ему вовек
но зато от скорби страстной
сократясь от страха сам
станешь тенью неподвластной
обнаженным небесам
кто понятием проникся,
знает осень есть покой
перекур журчанье стикса
карамелька за щекой

5.

Вот рифмы хаос – страус
Чернил – уныл – винил
Их добрый доктор Хаус
Навряд ли б оценил
Он гений медицины
Хотя чуть-чуть маньяк
Он знает все вакцины
Озон и аммиак
Он славен трудной дружбой
С красоткой-медсестрой
Но он искусству чуждый
Лечебный наш герой
Ему поэзья пофиг
Как кислый русский квас
Yet nobody’s perfect
Зато он лечит нас
Вот так и Бог могучий
Свой дивный спрятал лик
За темно-серой тучей
Бесплотен и велик
И в каждом хвором чресле
Он побеждает тьму
В веселье детском если
Доверишься ему

6.

вот вечер пятницы студенты нетрезвы
на мертвых улицах красавицы-москвы
читают вслух рождественского или
портвейном из увесистой бутыли
по очереди тешатся подруг
игриво обнимают но из рук
портфельчиков своих не выпускают
когда невинных барышень ласкают
в сиих влагалищах клееночных лежат
конспекты ценные преступный самиздат
а у запасливых прекрасной водки
с закуской сладкой лука и селедки
зачеты и экзамены сданы
все чудно лишь бы не было войны
с какими-нибудь подлыми китайцами
а может не дай бог американцами
но ведают: и день и ночь в кремле
заботятся о мире на земле

«Нищий плачет на коленях, а живой, как птица Злость…»

Нищий плачет на коленях, а живой, как птица Злость,
молча к плугу ладит лемех, нержавеющую ось.
Да и что такое время? Дрожжевой его замес
солидарен только с теми, кто и весел, и воскрес,
для кого вполоборота двадцать скорбного числа
почвы черная работа червью влажной проросла
Почивает царь в постели, ёж на парковой скамье.
Снится пресным Церетели, а безносым Корбюзье.
Подожди, мой друг поющий, погоди, мой добрый дождь —
в белокаменные кущи без меня ты не войдешь,
там прогорклый ветер дует, там вахтеры – смерть и труд —
под гармонь немолодую гимны спасские поют
Пой, привратник, пей, нечастый гость гранита и смолы
затвердевшей, ежечасный раб. Остры твои углы,
руки коротки, глазницы могут в тайне от жены
всякой девице присниться, светлым ужасом полны.
Ах, дурила, снова пьян ты. Динь да дон, звенят куранты,
дон да динь, не спи, не спи в замерзающей степи

«Всякий миг гражданин безымянный…»

Всякий миг гражданин безымянный
(как и все мы) в последний полет
отправляется, грустный и пьяный
не от водки паленой, а от
благодатного эндоморфина,
порожденного верою в
мусульманские светлые вина и
плексигласовых гурий (увы!),
или в дантовский ад восхитительный,
или (в той же трилогии) рай,
далеко не такой убедительный,
или в край (позабыл? повторяй!)
безразличного, сонного лотоса
(нет, кувшинки) – прощай, говорит
он вещам своим, нечего попусту
тосковать. Огорчен и небрит,
прощевай, говорит, зубочистка и
трубка, спички и фунт табаку.
Ждет меня богоматерь пречистая,
больше с вами болтать не могу.
Но порой заглянувшего в тайную
пустоту возвращают назад.
Не скажу – кто, нечто бескрайнее,
или некто. Октябрь. Звездопад.
Тварь дрожащая прячется в норах,
человеческий сын – под кустом.
Водородный взрывается порох,
дети плачут, но я не о том,
я о выжившем, я об уроках
возвращения. Спасшийся спит,
переправив спокойное око
в область холода, медленных плит
ледяных – и его не заставишь
ни осотом в овраге цвести
ни на свалку компьютерных клавиш
две бумажные розы нести…

«Что же настанет, когда все пройдет, праведник со лба…»

Что же настанет, когда все пройдет, праведник со лба
вытрет пот, на свободу
выходя? Будем есть плавленый лед, будем пить плачущую,
но сырую воду,
будем брать свой тяжелый хлеб, потому что он чёрен,
как вьючный скот
апокалипсиса, набранного по старой орфографии.
Шутишь? Нет, все пройдет.
Шутишь. Ладно, что-то останется, парой пожилых гнедых,
запряженных зарею,
вот, погляди, успокойся, на плод вдохновения передвижника.
На второе
будет котлетка имени Микояна в кёльнской воде с зеленым
горошком, на третье – пьяная
вишня из рязанской деревни, где очнулся во взорванной
церкви бесценный бард —
подкулачник. Ты горда, да и я горд, как предсмертная
крыса. Скоро март,
иды мартовские, вернее. Тверд привезенный из Скифии
лед. И зима тверда.
Зеркало на крыльце хвалится темной силою. Никогда,
твердишь? Да. Никогда.
Я утешу тебя, но не проси меня, милая, трепетать
о свойствах этого неговорящего льда.

«пряжа рогожа посох – и прах…»

пряжа рогожа посох – и прах
вольно рассыпанный в снежных мирах
пороховая дорожка к звездам
неутомимым розным
было да было светло и тепло
зеркало ртутное скалит стекло
что отражается в раме двойной
в раме сосновой в воде нефтяной?
в зеркале свечка коптит парафиновая
молча зима наступает рябиновая
и гуттаперчевый мальчик московский
ловит юродствуя мячик кремлевский
действуй ристалище обреченного с крепким
пожалеть бы о терпком раз больше не о ком
я бы всё отдал любви равнодушной дуре
весь закопанный в торф медный талант
ave, товарищ мой, morituri
te saluta`nt
ты поправишь: sal`utant. Вздохну: зрение
на закате светлее слуха, и не журчит река
по которой плывут забытые ударения
мертвого языка

«Говорила бабка деду: «Я в Венецию поеду…»

Говорила бабка деду: «Я в Венецию поеду».
«Брось, старуха, не мели – туда не ходят корабли».

Еще от автора Бахыт Кенжеев
Сборник стихов

Бахыт Кенжеев. Три стихотворения«Помнишь, как Пао лакомился семенами лотоса? / Вроде арахиса, только с горечью. Вроде прошлого, но без печали».Владимир Васильев. А как пели первые петухи…«На вечерней на заре выйду во поле, / Где растрепанная ветром скирда, / Как Сусанина в классической опере / Накладная, из пеньки, борода».


Крепостной остывающих мест

Всю жизнь Бахыт Кенжеев переходит в слова. Мудрец, юродивый, балагур переходит в мудрые, юродивые, изысканные стихи. Он не пишет о смерти, он живет ею. Большой поэт при рождении вместе с дыханием получает знание смерти и особый дар радоваться жизни. Поэтому его строчки так пропитаны счастьем.


Удивительные истории о веществах самых разных

В книге известного популяризатора науки Петра Образцова и его однокурсника по химическому факультету МГУ, знаменитого поэта Бахыта Кенжеева повествуется о десятках самых обычных и самых необычных окружающих человека веществах – от золота до продуктов питания, от воды до ядов, от ферментов и лекарств до сланцевого газа. В конце концов сам человек – это смесь химических веществ, и уже хотя бы поэтому знание их свойств позволяет избежать множества бытовых неприятностей, о чем в книге весьма остроумно рассказывается.


Иван Безуглов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Золото гоблинов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Обрезание пасынков

Бахыт Кенжеев – известный поэт и оригинальный прозаик. Его сочинения – всегда сочетание классической ясности и необузданного эксперимента. Лауреат премии «Антибукер», «РУССКАЯ ПРЕМИЯ».«Обрезание пасынков» – роман-загадка. Детское, «предметное» восприятие старой Москвы, тепло дома; «булгаковская» мистификация конца 30-х годов глазами подростка и поэта; эмигрантская история нашего времени, семейная тайна и… совершенно неожиданный финал, соединяющий все три части.


Рекомендуем почитать
Обещание

Предельно обнаженные, невероятно энергетически насыщенные стихи Короля поэтов Дмитрия Воденникова стали неотъемлемой частью облика нулевых годов нового тысячелетия. Кроме всем известных и неизменно всплывающих в памяти текстов, в книгу включены новые стихотворения и цикл «Книга рун».