Соломенный кордон - [82]

Вюшка радостно хохочет.

— Что это у тебя на лбу? — замечаю я круг, нарисованный фиолетовым карандашом.

— Солнце! — Вюшка смотрит на меня с недоумением. Тут только соображаю я, что мальчишка показывал мне солнышко, нарисованное фиолетовым карандашом. — Это братка рисует, — поясняет он.

Одет Вюшка в выцветшую, побелевшую от солнца и стирок рубашонку, короткие штанишки, пристегнутые с двух сторон к рубашке большими булавками, на маленьких босых ножках уже проступают цыпки.

— Не холодно тебе?

Вюшка качает головой.

— Хорошо, теплушко. — Он садится рядом со мной, берет в руки чемодан и рассматривает дырки. — Прорватые, а ты говорил — мода... мамака ругала?

— Нет, еще не ругала. Не видела. А столовая у вас где-нибудь есть?

— Не-ету. Ты лопать хочешь?

— Не отказался бы.

Мальчишка еще несколько минут посидел молча, как бы что-то обдумывая, потом, когда я заметил крытую машину и выскочил к бровке асфальта, чтобы ее остановить. Вюшка вприпрыжку подался к деревне, даже не попрощавшись со мной. Машина не остановилась, и я вернулся на прежнее место.

На трассе наступило затишье. Машины появлялись редко, да и то больше шли в противоположную сторону. Я вспоминаю о милиционере и думаю, как бы он мне сейчас помог. «Хотя бы появился какой-нибудь прохожий, у которого можно было бы узнать, есть ли где поблизости остановка автобусов...»

Но вокруг ни души, и только от крайней деревенской избы отделяется маленькая фигурка Вюшки, он мчится ко мне, и когда приближается, я вижу, что руки его заняты. Вюшка несет бутылку с молоком, заткнутую пробкой из газеты, и что-то в картузе.

— Вот на, лопай, — протягивает он мне бутылку с молоком и картуз.

В картузе оказалось два яйца, ломоть черного хлеба и соленый огурец. Я роюсь в карманах, достаю два металлических рубля и протягиваю Вюшке:

— На-ко, вот.

Вюшка берет монеты, переворачивает их несколько раз на маленькой ладошке и возвращает.

— Возьми обратно.

— Это почему? Купи себе конфет, это тебе за обед и за труды.

— Лопать я тебе так принес, возьми обратно. — Он по-взрослому недовольно хмурится, сердито шмыгает носом.

— Да ладно тебе, — отстраняю я его ручонку, — купишь конфет.

Вюшка, подумав, говорит:

— Жамки только в лавке есть, а лавка далеко. Мамака не велит туда ходить. Машины задавят или коровы забрюхают! — Прищурившись, он смотрит на меня, как бы проверяя, убедил или нет.

Мимо нас с бешеной скоростью проносится такси.

— Вот видишь, — говорит мальчишка, — надысь такая машина курицу задавила. — Он отдает мне монеты и с облегчением вздыхает.

Подкрепившись, я возвращаю ему бутылку, благодарю.

— Ванюшка-а! — раздается женский голос. У крайней избы деревни стоит женщина в цветастом сарафане и машет рукой. — Ваню-юшка-а! — За руку она держит мальчика поменьше Вюшки.

— Мамака кличет, — Вюшка встряхивает картуз, надевает его на красно-огненные вихры.

— Ну-ка, присмотри за Витякой! — приказывает женщина. — Я на работу пошла...

Вюшка подбегает к матери и берет за руку брата. Они направляются ко мне.

— Вюшка, а ты етому дядьке есть давал?

— Етому.

— А кто он?

— Не знаю, сейчас спросим.

Мне становится ясно, почему мальчишка говорит свое имя не Ванюшка, как позвала его мать, а Вюшка.

К месту, где я сижу, приближается автобус, сбавляя скорость. Я вскакиваю и, пробежав немного, оказываюсь у распахнутой двери. В салоне сажусь на свободное заднее сидение и, припав к стеклу, смотрю на ребят. У самой кромки асфальта стоят Вюшка, Витяка и смотрят в мою сторону. Я вижу, что и у Витяки на лбу нарисовано фиолетовое солнце.

Автобус набирает скорость. Два маленьких человека становятся меньше, вот они уже кажутся черными точками у блестящего под солнечными лучами асфальта, а через цветное верхнее стекло автобуса смотрит фиолетовое солнце.

III. Чикиринда

Расплачиваясь с кондуктором, я интересуюсь, как мне добираться из Анны в село Знаменку.

— А зачем вам ехать в Анну, а потом возвращаться назад? — спрашивает она меня и, догадавшись, что я первый раз в этих местах, объясняет, где мне удобней сойти, чтобы попасть в Знаменку.

Когда автобус подошел к моей остановке, кондуктор показала в окно старую церковь.

— Видите купола? Эта церковь стоит прямо посредине села Знаменки.

Всю дорогу, пока я шел к селу, надо мной звенели неутомимые жаворонки. У села на приусадебных участках кое-где работали старики и старухи. Выбрав тропинку посуше, я направился к старушке, которая копала гряды.

Увидя меня, она отставила лопату и пошла навстречу.

— Ко мне, что ль?

— К вам, бабушка, — ответил я.

Она внимательно всматривается тусклыми серыми глазами в мое лицо.

— Чтой-то не признаю... глаза чтой-то подводят. Раньше, бывало, как зыркну — все ясно, а сейчас туман застит. Не, не признаю, не наш небось?

— Не ваш, бабушка. Я вот узнать хочу, где здесь агронома Ведрина найти?

— Агронома, Вихтора Мокеевича? — переспрашивает она.

— Виктора Мокеевича, — подтверждаю я обрадованно.

— Известное дело где, по такому времени в поле его только и можно найти. А поля у нас вон, во все стороны, — махнула она землисто сухой рукой.

— А живет он где?

— Вторая изба от церкви.