Соло для оркестра - [150]

— …итак, милый Стах, — сказал Гошек, — остается ждать результатов наших страданий. Утром я отнес объявление, и мне обещали завтра непременно его напечатать.

— Очень хорошо, — кивнул Стах.

На следующий день объявление действительно появилось в газете, «…ищу одинокую женщину, равноправного члена семьи и помощницу в домашнем хозяйстве…»

Через неделю Гошек принес письмо и сразу стал читать. Стах слушал и разглядывал редкую серию марок острова Маврикий, воспроизведенную в специальном филателистическом выпуске.

«Уважаемый пан Гошек, — говорилось в письме, — я прочитала ваше объявление, которое было напечатано на прошлой неделе в газете «Голос юга». Сама я вдова, живу у сына. Он обещал, что мне у него будет как в родном доме. Да понимаем мы про родной дом по-разному. Я уже в этом убедилась. Надеюсь, вы-то меня поймете. Я работала в кооперативе, доила коров, жила одиноко. Но и здесь, получается, я совсем одна. Сын и сноха вспоминают обо мне, только когда назначают работу на весь день. Прямо-таки назначают, хотя как-то по-тарабарски, обиняками, а мне это оскорбительно. Стараются деликатность соблюсти, но ведь шила в мешке не утаишь. В общем, не вижу я здесь того, что люди называют сыновней любовью».

Гошек сделал паузу, разгладил тыльной стороной ладони лист, исписанный мелкими буковками, и стал читать дальше.

«Надеюсь, вы находитесь в добром здравии, чего я вам желаю. А если что решите насчет моего письма, думаю, вас не подведу. Что нужно старому человеку? Знать, что даешь другому толику счастья и покоя. И толику покоя для себя самого».

Вооружившись лупой, Гошек стал рассматривать письмо.

— Нет, дорогой Стах, с этим почерком мне не справиться, никак не справиться.

И отложил лупу.

Оторвавшись от брошюры о марках острова Маврикий и убрав пинцет, Стах сплел пыльцы и положил руки на стол, выжидая продолжения.

— Ничего не получается, милый Стах. Я пытался несколько раз. Давно мне не встречался такой почерк. Да, в этих линиях, точнее, в этих разрозненных буквах, иногда неровных, — вся женщина. Но боже мой, как она одинока! Все, что она пишет, — правда. Но каков сын! Что вы о нем скажете?

— Этот малый в лучшем случае человек двоедушный, — ответил Стах. — Думаю, слабоволен, возможно, не без хитрецы, умеет играть на человеческих струнах. Покажите-ка мне письмо, Гошек. Хочу взглянуть на него.

Гошек молча протянул Стаху письмо, на сей раз до странности неохотно, словно отдавал в чужие руки редкий экземпляр из коллекции графологических образцов.

Стах взял письмо и, едва взглянув на него, безошибочно узнал почерк — писала его мать, старушка волшебница из сказки, добрый дух дома, крохотное существо, обитающее в закутке. И тут он вдруг вспомнил, непонятно как, но удалось вспомнить, что в старых сказках домовые обыкновенно жили объедками с хозяйского стола.

Перевод с чешского Е. Гальпериной.

Вера Швенкова ЖАЖДА

Ольга листала журнал мод. Но в нем не было ничего, что смягчало бы изнурительный полуденный зной. Правда, журнал внушал надежду, что после лета наступит осень, но сейчас невозможно было себе это представить.

Несколько раз она пыталась дозвониться до Петера, но его секретарша неизменно ледяным тоном уведомляла, что «пана инженера нет на месте». «Ничего не поделаешь», — подумала Ольга и впервые в жизни в полной мере прочувствовала емкость этих слов: ничего нельзя поделать, нет сил даже двинуться, шевельнуть пальцем, словно ее разом парализовало.

Ольга вспомнила, как впервые увидела Петера: он стоял посреди вестибюля с портфелем под мышкой и переброшенным через руку плащом. Мысли бежали по привычному руслу: зарубежные гости, немцы, пробудут неделю, получат одноместные номера на северной стороне, прекрасный вид, но скверное отопление, благо одни мужчины, перебьются… А тот, что стоит посредине, не похож на иностранца. Лет сорок, легкий намек на брюшко и лысину, и все же мальчишка, беспокойные руки, а взгляд неожиданно серьезный. Он вытащил из портфеля какие-то бумаги, устремился к ней, словно приподнимаясь на цыпочках, и она услышала его голос:

— Тут для нас забронированы номера…

Она улыбнулась ему.

Позже он говорил:

— У тебя необыкновенная улыбка, Оленька. Когда ты мне тогда улыбнулась, я сразу подумал, что мы сможем сблизиться…

С тех пор пролетело шесть лет. Боже мой, шесть лет. И ничего не изменилось. Разве что его сын, тогда девятилетний мальчик, стал юношей. Шесть лет обещаний — «не бойся, поженимся, только вот разведусь, вот только закончу эту работу, потерпи, так сразу не получается». Месяц назад она ему сказала, что ждет ребенка. С тех пор его всегда не оказывалось на месте. «Пана инженера нет».

У нее пересохло горло. Никогда в жизни не испытывала она такой жажды, как в последние дни. Под стойкой была начатая бутылка минеральной воды, выдохшейся и теплой. Попросить бы пана Матушку сходить за свежей…

Пан Матушка спал, сидя в кресле, повернутом к окну — будто в полудреме любуется красотами природы. Белая фуражка сползла набок, сизый нос и пунцовые щеки ясно говорили о том, что и сегодня — как, впрочем, каждый день — он последовал малайской пословице, которая так ему нравится: «Не начинай день, выпив уксуса».