Соло для оркестра
В сборник вошли рассказы чешских и словацких писателей разных поколений. Среди них произведения Яна Козака, Эдуарда Петишки, Яны Моравцовой, Вацлава Душека, Петера Яроша, Душана Митаны, Веры Швенковой и других. В центре внимания писателей — жизнь современной Чехословакии, проблемы формирования мировоззрения человека нового общества.
| Жанр: | Современная проза |
| Серия: | Антология современной прозы №1987 |
| Всего страниц: | 181 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1987 |
| Формат: | Полный |
Соло для оркестра читать онлайн бесплатно
Рассказ в современной Чехословакии
Литература Чехословацкой Социалистической Республики — литература многонациональная. Ее создают авторы, пишущие на чешском, словацком, венгерском, украинском языках. Но ведущее положение в этом содружестве народов, естественно, занимают чехи и словаки. Литературы этих двух наций формировались в разных условиях. Тем не менее общность исторических судеб на определенных этапах развития, а также этническое и языковое родство привели к тесному культурному симбиозу. Недаром словаки Ян Коллар и Павел Йозеф Шафарик считаются классиками чешского национального Возрождения, а чехи Петер Илемницкий, Эдуард Уркс, Петер Звон оставили глубокий след в истории словацкой литературы XX века.
Словацкий литературовед Станислав Шматлак предложил для обозначения этого единства, еще более окрепшего в период народно-демократической и социалистической государственности, термин «чехословацкий литературный контекст». Наличие такого контекста и вместе с тем своеобразие каждой из входящих в него литератур явственны и в жанре рассказа.
Хотя первый словацкий роман увидел свет еще в конце XVIII века, а первый чешский роман — в конце второго десятилетия XIX века, на всем протяжении прошлого столетия рассказ оставался в обеих литературах ведущим жанром. Правда, иногда его было трудно отличить от повести. Наивысшие достижения чешского реалистического рассказа XIX века связаны с именем Яна Неруды (1834–1891). В Словакии расцвет рассказа наступает на рубеже XIX и XX веков — прежде всего в реалистическом творчестве Мартина Кукучина (1860–1928), Божены Сланчиковой-Тимравы (1867–1951), Йозефа Грегора-Тайовского (1874–1940), Янко Есенского (1874–1945). Но если в рассказах Неруды изображен быт средних и низших городских слоев, в рассказах большинства словацких новеллистов рисуется жизнь крестьянства. Это различие сохранится и позднее: чехи Ярослав Гашек, Карел Чапек, Франтишек Лангер, Вацлав Ржезач будут развивать традиции реалистического рассказа преимущественно на городском материале, а словаки Йозеф Цигер-Гронский и Франтишек Швантнер — главным образом на материале деревенской жизни. Разумеется, эти тенденции нельзя абсолютизировать: деревня — основной объект изображения в рассказах чеха Ярослава Кратохвила, провинциальный город — в рассказах словака Янко Есенского.
Словацкий рассказ удерживал ключевые позиции в литературе до середины 40-х годов нашего века, тогда как чешский рассказ в период между двумя войнами отходит на второй план. В 1936 году один из журналов даже провел анкету «Почему у нас не пишут рассказов?». Ответ на этот вопрос искали и ведущие чешские новеллисты того времени Карел Чапек, Карел Полачек, Яромир Йон. Только в годы войны и фашистской оккупации чешский рассказ частично вернул себе утраченный было авторитет, а в первые послевоенные годы даже выдвинулся на первый план.
На рубеже 40—50-х годов в чешской и словацкой литературе преобладала крупномасштабная эпика. В Словакии такое положение сохранялось до середины 60-х годов (замечательные рассказы Альфонза Беднара были исключением). Однако затем роман уступил первенство средним и малым прозаическим жанрам. Вновь набирать силу, тесня повесть и рассказ, он начал лишь во второй половине минувшего десятилетия (опять-таки прежде всего в Словакии).
В народно-демократической и социалистической Чехословакии тематика чешской и словацкой новеллистики сблизилась (изображение антифашистской борьбы и социалистических преобразований, рождение нового человека и новых человеческих отношений), но сказывается и национальная специфика. В чешской новеллистике тема антифашистского Сопротивления в большей степени раскрывалась на материале подпольной борьбы и борьбы в фашистских застенках (таковы, например, рассказы Милана Яриша и Эмиля Франтишека Буриана об узниках концлагерей), в словацкой — преимущественно на материале партизанского движения (в этом сборнике, например, новелла Я. Паппа «Приказ»). Чешские новеллисты чаще изображали человека на производстве (особое их внимание привлекал труд и быт шахтеров). К таким авторам принадлежат М. Рафай, Ф. Ставинога. У словацких новеллистов до сих пор преобладает деревенская проблематика (можно сравнить, например, рассказы Саболовой, Бенё, Ракуса, Худобы).
Современный чешский и словацкий рассказ, преодолев отдельные попытки слепо следовать зарубежной моде, заниматься экспериментированием ради экспериментирования, воскрешает национальные традиции. Писатели обращаются к истории в ее социально-нравственном аспекте и к социально-нравственным проблемам, решаемым не абстрактно, а конкретно-исторически. В центре их внимания человек в его общественных связях, в труде, в коллективе. Вместе с тем современный чешский и словацкий рассказ — в отличие от рассказа конца 40-х — начала 50-х годов — не столько решает проблемы, сколько их ставит. Он лишен назидательности, в нем нет обязательных благополучных концов.
Чешские и словацкие писатели хранят память о годах войны. Но чаще их привлекают не батальные сцены, а сложные моральные проблемы, встающие перед человеком с оружием в руках. Героям рассказа Яна Паппа «Приказ» нелегко найти выход из ситуации, в которой выполнение приказа противоречит их представлениям о чести и гуманности. Но хотя развязка рассказа трагична, она приводит читателя к нравственному очищению, раскрывая античеловечность войны и вместе с тем справедливость кары, постигающей добровольных или недобровольных пособников агрессии. Народный героизм писатели стремятся выявить через личное, обыденное, непоказное. Характерно, что и Эва Бернардинова («Раненая речь»), и Ян Сухл («Разговор с матерью») запечатлевают будничный подвиг рядового человека в детских воспоминаниях, исполненных благодарной памяти о родителях. Столь же неброско раскрыта и тема Освобождения («Мой Ваня» Рудольфа Калчика, «Собака для генерала» Любомира Томека). Многое выявляется через скупую психологическую деталь: советский военный шофер в рассказе Калчика отказывается лечь в приготовленную для него удобную постель с белоснежным бельем, которая напоминает ему дом и мирное время, а спит — по фронтовой привычке — на полу, укрывшись плащ-палаткой.
