Солнце заходит... - [37]

Рассказ девушек меня очень заинтересовал, и я с удовольствием принял приглашение Обдулиа Агилар провести октябрьские каникулы 1952 г. в ее доме в Ботолане, где я едва не стал жертвой филиппинского гостеприимства.

Я отлично знал, что мои хозяева — люди бедные, что Аполинару Агилару еле-еле удается наскрести денег на учебу дочери, которая собирается стать учительницей. Если у человека так мало сомнительных земных благ и если он ограничивает себя даже в самом необходимом ради будущего своей дочери, — это в высшей степени похвально. И я приготовился с радостью разделить их трапезу — рис и вяленую рыбу, не сомневаясь, что буду отлично себя чувствовать в маленькой дружной семье.

Но получилось не так, как я ожидал. Почетного гостя решили встретить как полагается. Иначе, что скажут соседи. Дом Агилара неожиданно стал центром, куда стекалось население маленького городка, чтобы засвидетельствовать свое почтение иностранному профессору. В первый день купили целого поросенка, которого зажарили на вертеле, а на следующий день наступила очередь индюка. Я умолял подавать обычную еду, но никакие уговоры не действовали.

Моя поездка не удалась еще и потому, что окрестности городка оказались местом военных действий. Еще со времен войны на Филиппинских островах, особенно на Лусоне, было неспокойно. Причиной волнений являлся организованный отряд вооруженных изгнанников — хуков. Число хуков составляло несколько тысяч. Они прятались в горах, но иногда подходили к самой Маниле. Когда я жил в «красном доме» в Дилимане, почти каждый вечер с близлежащих горных хребтов доносилась перестрелка хуков и солдат.

Некоторые из руководителей хуков, возможно, были коммунистами, например американский преподаватель Вильям Померой[14] и его жена филиппинка; их со временем схватили и посадили в тюрьму.

Я почти убежден, что большинство хуков — это бедняки, по тем или иным причинам находившиеся не в ладах с многочисленными чиновниками, помещиками и судьями. Благодаря политике, проводимой покойным президентом Магсайсаем, некоторым хукам впоследствии дали землю и деньги, что позволило им начать мирную жизнь[15]. Некоторые хуки погибли, другие сами отказались от своей полной опасности жизни. И сейчас, вероятно, осталось лишь несколько сот вооруженных повстанцев.

Незадолго до моего приезда в Самбалес в окрестных горах начались военные действия против нескольких скрывавшихся там отрядов хуков. Чтобы иметь большую свободу действий, власти распорядились эвакуировать местные племена в два пункта, вернее сказать концлагеря: Паска и Поомбато. Часть племен негрито и абенленов, ради которых я сюда приехал, подчинилась, но наиболее воинственные не захотели покидать привычные места и теперь жили здесь, постоянно подвергаясь преследованиям: их легко могли убить как. друзей хуков.

Командир воинских частей в Ботолане оказался настолько любезным, что предложил мне джип, на котором я и отправился в Поомбато в сопровождении его солдат. Но далеко нам уехать не удалось. После ливней река Бакилан разлилась так, что форсировать ее на машине было невозможно. Когда мы вброд перешли на другой берег и оказались невдалеке от жалких хижин абенленов, они поспешно бежали в паническом страхе при виде сопровождавших меня солдат. Нам пришлось вернуться ни с чем.

Тогда я отправился в Паску, где в ужасающих условиях жили несчастные эвакуированные негрито.

Некоторые этнографы считают, что негрито первыми заселили Филиппинские острова, придя туда с юга во время последнего ледникового периода, когда уровень океана понизился настолько, что от Борнео из воды выступили два материковых «моста»: один — до Палавана и другой — до Минданао. С тех пор прошло десять тысяч лет. но образ жизни негрито мало изменился.

Внешность этих маленьких темнокожих людей не соответствует нашим идеалам красоты, но надо надеяться, что молодым кавалерам негрито их возлюбленные кажутся прекрасными. Самое странное, что среди них много метисов. Мужчины из Самбалеса, видимо, не очень разборчивы, а во время эвакуации женщинам негрито приходилось себя продавать. Жить ведь как-то надо!

Негрито отличаются карликовым ростом и хрупким телосложением. Весьма своеобразны и их волосы. Они, правда, вьются не так мелко, как у африканских негров, но стоят дыбом в разные стороны.

Питаются негрито кореньями и плодами, собираемыми женщинами, и дичью, которую мужчины подстреливают из лука. Они не особенно разборчивы в пище и с удовольствием едят змей. Негрито не знают ни земледелия, ни скотоводства; более или менее постоянного жилья они не строят, а кочуют с места на место, проводя ночь там, где найдется естественное укрытие: скала, дупло дерева или навес из ветвей и листьев. По нашим понятиям, негрито — нищие. Но говорят, когда одна американская туристка спросила негрито, что ему прислать, он огляделся кругом и ответил:

— У меня есть все.

Между тем в настоящее время счастье и образ жизни этих несчастных переселенных негрито находятся под угрозой. Их усиленно приобщают к «цивилизации», заставляют носить одежду — они выглядят настоящими оборванцами, — ходить в церковь и посещать школу, где обучение ведется на чужом для них языке. Их старую, примитивную племенную организацию ломают, а взамен они получают полицейских-христиан, совершенно не понимающих их мира. Как заявил мне мэр Паски, негрито прививают «демократический образ жизни».