Солнце перед ненастьем - [2]

Наконец прожорливые индюки угомонились, куры разбрелись кто куда, а утки запрудили псиари́шу — маленькую искусственную речку, пересекавшую участок.

Третий год откармливал Мазан птиц для колхозной птицефермы: брал только что вылупившихся в инкубаторе птенцов, а когда они подрастали, сдавал в колхоз. В этом году у него набралось до сотни таких «нахлебников». Глядя на Мазана, и другие старики в селении взялись за эту работу.

— Пора вам отправляться на ферму, — ворчал Мазан, поглядывая на успокоившихся птиц. — Вот вернется сын — мы вас и отвезем. Недолго осталось вам здесь разбойничать.

И тут Мазан снова услышал, теперь уже совершенно явственно, голос, еще прежде привлекший его внимание. Старик прошел вдоль дома, заглянул за угол — и остановился как вкопанный. Стоит Мазан, голова его низко опущена, подстриженная борода аккуратным белым полукругом лежит на черном сатине бешмета, стоит не шелохнется, только теребит пальцами пышные усы, никогда не знавшие бритвы.

Тем временем Жантина подоила корову и выпустила ее в проулок; круторогая, важная Адию́х принялась щипать бурую придорожную траву.

А Мазан все еще стоял, пристально глядя из-под нависших бровей в глубину сада. Что он там рассматривает? Невестка прошла под навес, захватила подойник с парным молоком и скрылась в доме. Вскоре она снова вышла во двор — старик продолжал стоять в прежней позе. Вдали на шоссе послышались резкие окрики пастуха. Жантина торопливо вышла за калитку и погнала корову в стадо.

Услыхав голос внука, Мазан в первую минуту решил было, что тот учит стихи. Но вот старик заглянул за угол дома и увидел, что перед Залимом стоит девочка — стройная светловолосая девочка с книгой под мышкой. Опустив голову и покусывая кончик длинной былинки, она внимательно слушала. Мазану почудилось, что стихи, которые читал внук, были не простые, а любовные. На душе у него стало вдруг тревожно. Почему Залим читает девочке стихи? Такого раньше никогда не было. Достойно ли ведет себя внук?

Дорогой читатель, позволь мне на минуту свернуть с прямой дороги, по которой до сих пор катилась тележка этой повести, и сказать несколько слов о прошлом ее героев. Обе дочери Мазана Машу́кова вышли замуж еще задолго до войны и уехали в один из аулов за реку Ма́лку. Мужья их приходились друг другу двоюродными братьями. За пятнадцать лет, что минули после войны, только дважды зятья навещали тестя, а дочери отца. Внуков же и внучек своих Мазан видал лишь раз, да и то до войны. Так и остались они старику чужими. Залим — иное дело, он вырос на руках у деда. Родители мальчика долго жили в Германии: Жантина работала там учительницей, Хади́с, младший сын Мазана, капитан, служил в танковой части.

Старший сын с первых же дней войны ушел на фронт, да так и не вернулся домой. Весть о его гибели пришла из Германии в сорок пятом году: «Ваш сын, Машуков Асла́н Мазанович, пал смертью храбрых… за свободу и независимость нашей Родины…» Вовек не забыть этих слов!..

Еще не улеглась первая скорбь, как слегла Дыша́на — жена старого Машукова. Поболела с месяц и угасла — не перенесла гибели первенца…

Когда началась война, Хадису только что минуло шестнадцать. Он тоже рвался на фронт, да поначалу его не взяли — сказали, что молод. А потом война пришла в ущелье реки Шоджана, и селение Шоджана стало прифронтовым. Тут-то бойцы и приметили смуглого рослого парня: он всюду поспевал — помогал солдатам подносить снаряды, маскировать орудия, копать траншеи. Его полюбили за смелость и веселый нрав. Юноша дневал и ночевал в окопах, не уходил даже во время артиллерийских обстрелов.

Однажды в Шоджановский сельсовет явился сержант и от имени командира полка попросил рекомендовать какого-нибудь комсомольца или коммуниста, который мог бы провести советских разведчиков в тыл врага. Председатель сельсовета тут же вспомнил о Хадисе Машукове.

— Малый он смелый, хорошо знает наши места. Вот только молод еще…

— В самый раз! — улыбнулся сержант. — Мы Хадиса уже давно за своего солдата считаем.

Так Хадис стал проводником разведчиков. А потом отступал вместе с войсками, был призван в армию и попал в танковое училище.

Кончилась война. Хадис наезжал на родину, женился, но продолжал служить в Германии. Как-то раз, приехав погостить в родное селение, он привез с собой маленького Залима.

Месяц отпуска пролетел быстро. Когда же гости стали собираться в обратный путь, Мазан вдруг затосковал, да так, что ни спать, ни есть не мог. Хадис перепугался — уж не заболел ли отец? Старик долго отмалчивался, не хотел говорить о своей хвори, а потом не выдержал и попросил: пусть Залим останется у него.

Что было делать? Не обижать же старого отца, да еще такого одинокого. Пришлось оставить ему сынишку.

Нелегко было Мазану управляться с домашним хозяйством, воспитывать внука, а когда тот подрос, следить за его занятиями в школе. Да, нелегко. Зато сколько радости приносил старику мальчик!

Устанет, бывало, Мазан, так устанет, что уж и ноги не держат, а прибежит с улицы Залим, обнимет покрепче да примется болтать о своих ребячьих делах — дед будто живой воды хлебнет.

«Шестой год пошел, — думал старый Машуков, не спуская глаз с внука и белокурой девочки, — шестой год с того самого дня, как повел я тебя в школу. А теперь ты стоишь, будто заправский жених возле своей невесты, и читаешь стихи… Нет! — тут же оборвал он себя. — Нет! Теперь другие времена: мальчики и девочки вместе учатся, вместе играют. Дружат… Но что за стихи он ей читает?»