Солист Большого театра - [34]
Получив в подарок пластинки с его записями, Роза пригласила кузена с женой в Канаду, но маме, несмотря на обещания всемерно облегчить поездку, такой визит был уже не по силам. Затем пришло письмо от Сары: наслаждаюсь полученной из Торонто аудиокассетой (переписала Роза с пластинок), хочу принять вас в Иерусалиме. Благодарность, и тот же ответ.
…
У постели мамы, она уже не вставала, Саша, я и папа выпили по рюмке коньяка, отметив его очередной день рождения и 60-летие их совместной жизни (золотые кольца он купил ей и себе на 50-летие свадьбы). Через четыре дня мамы не стало. После её ухода отец погас. Бурно, как прежде, не радовался, заливисто, от души, не смеялся, со студентами занимался без былой увлечённости (именно тогда мне удалось усадить его за стол писать воспоминания), и друзей почти не осталось. Но Сара, решившая несмотря ни на что затащить кузена в Израиль, по туристской визе прилетела в Москву, уговаривала, убеждала, сулила. И спустя год он, вдруг распрямившись, хотя всё равно прежним я его уже никогда не видел, решил воспользоваться её приглашением.
То ли прямого рейса из Москвы ещё не было, то ли по иной причине, не помню, но в самолёт он сел в Риге, до латвийской столицы и тамошнего аэропорта попросив его сопровождать, что мне было только в радость.
По дороге из аэропорта «Бен Гурион» остановились у небольшого города, «Неужели это Иерусалим»? – разочарованно спросил Соломон. Нет, улыбнулась Сара, это Мевасерет-Цион, в переводе с иврита «провозвестник Сиона» – отсюда впервые виден Вечный Город. Достав из машины бутылку вина, бокалы и хлеб, она произнесла первые слова «Шегехеяну» (эту молитвенную формулу проговаривают по разным радостным поводам, включая праздники, например один из основных иудейских – Суккот): «Благослови Ты, Господи, Б-же наш, который дал нам жить, существовать и достичь этого времени»… Всплакнув, отец повторил фразу благословения, они выпили, преломили хлеб и поехали домой…
Об этом я узнал много позже из пересказа его интервью корреспонденту газеты «Jerusalem Post» (август 1990-го) в русскоязычной «Наша страна» («Песни Соломона»). Из той же заметки я вычитал, что в Израиль он отправился по настоянию старшего сына (не припоминаю). А также что он планировал через неделю-другую улететь в Канаду, но покорённый обволакивающей его с первых дней теплотой принимавших, решил отложить встречу с канадской роднёй на другой раз.
Он провёл на Земле Обетованной два месяца. Сара как заправский экскурсовод знакомила его со страной, его радушно принимали её сыновья и друзья, он нашёл ранее переселившихся в Израиль родственников, знакомых и даже коллег по театру. Перед прощанием признался, что хотел бы приехать ещё раз. Тогда-то у также не желавшей расставаться кузины возникла грандиозная идея: почему бы профессору Российской Академии музыки имени Гнесиных не преподавать вокал в иерусалимской Академии музыки, театра и кино имени Рубина?!
Дважды вдова (с первым мужем – в 1935-м Либенштейн бежал из Германии в Палестину, где стал Эрнстом-Меиром Ливни, отцом её сыновей Йонатана и Микаэля, она развелась, второй муж, Харри Шехтер был советником президента США Эйзенхауэра) Сара Шехтер жила на улице Пальмах, в элитном районе Иерусалима. Квартира была замечательная: спальня хозяйки и комната для гостя, столовая с «окном» в кухню и, главное, гостиная с выходом на балкон, где вечерами, когда спадала жара, я, приезжая в гости, мог курить, пригубливая терпкое вино, которым потчевала радушная хозяйка, и беседовать с отцом о всякой всячине. А в цокольном этаже располагались разные магазинчики и кулинария, достаточно было по телефону сделать заказ и через пять-десять минут спустившись, получить с пылу жару и всё вкусно. У любительницы оперы было много грампластинок и видеокассет, в квартире собирались на «музыкальные вечера» друзья, такие же, как она, меломаны. Кстати, старший Ливни, почитатель Вагнера, сбежал из Берлина с двумя чемоданами, один – с записями его опер, а Йонатан, от отца унаследовав любовь к музыке немецкого композитора, недавно основал в Израиле Общество любителей его музыки.
Между прочим, юная Сара Хромченко (или Khrom?) была девушкой незаурядной: оказавшись в Палестине, стала сотрудницей организации, ныне известной как Институт разведки и специальных заданий… «Моссад»! К приезду кузена она, всё ещё не по годам энергичная, не утратившая прежних связей (как и Йонатан, участник войны Судного дня, полковник, в годы службы в армии военный прокурор) заранее договорилась о встрече с ректором Академии, приветствуя гостя, ректор спросил, знает ли московский профессор иврит или английский. Нет, даже идиш подзабыл. Как же вы будете объяснять студентам, что от них хотите? А просто: всё, что надо, я покажу голосом – и… запел[44], после чего с ним тут же был подписан контракт.
В свой первый приезд он сказал корреспонденту газеты «Jerusalem Post», что в хедере выучил и запомнил четыре на иврите слова: «Ани роце лильмод иврит» – «Я желаю учить иврит». Увы, освоить его он, как ни пытался, приходя в ульпан, не смог – память была уже не та. Но поначалу учеников у «безъязыкого» российского маэстро, а в его класс записывались всё же только русскоговорящие юноши и девушки, хватало – помимо студентов академии Рубина, с которыми он пять дней в неделю ездил на автобусе заниматься в университетский городок, в квартиру на улице Пальмах приезжали из Тель-Авива готовящиеся в канторы. Один из них даже сказал, что перед тем в Германии напрашивался в ученики к тамошнему профессору, но тот посоветовал возвращаться в Израиль к известному педагогу Хромченко; было ли такое сказано на самом деле, не знаю, может, певший во время синагогальных молитв религиозные гимны польстить хотел. А необходимое для занятий с хазанами пианино отцу подарила… правнучатая племянница Анна Грандель, «кстати», выпускница дирижёрско-хорового отделения Гнесинки (эмигрировавшей в Израиль за несколько лет до дяди оставшаяся в Москве родня переслала оба её инструмента).
